Окаянные гастроли - Ольга Валерьевна Чередниченко Страница 10

* * *

Ия вынырнула из ночного кошмара. Ей приснилось, будто звали ее Николаем Васильевичем Алексеевым и носила она длинные вислые усы. Те набились в разбитый рот и прилипли к щеке изнутри – язык не ворочался, никак не выплюнешь. Руками тоже не извлечь – привязаны к столбу, ужасно холодному. Но все же не такому ледяному, как пол, к которому она оказалась прижата поясницей. Почки, скорее всего, уже застужены бесповоротно, хотя то была меньшая из проблем. Опять заскрипели сапоги. Все ближе и ближе надвигался синюшный шрам на брови большевицкой сволочи, что ее пытала.

После Ия пробудилась так, будто разлетелась на тысячи атомов от того, что яркий свет ударил в глаза. Она еще помнила вкус крови и запах собственных экскрементов. Ощущение будто она вся – глаз, который кто-то пытается выдавить пальцем. Потом словно тело ее погрузилось в ледяное яблочное повидло, которое постепенно нагревалось, а потом и вовсе закипело. Чтобы скорее выветрить жуткие впечатления, Ия решила пойти умыться и посмотреть, что там на кухне. Попыталась встать, но ничего не вышло.

С ужасом она обнаружила, что у нее отсутствуют ноги. И руки. Не было всего тела! Она допустила пульсирующую мысль, что кухни тоже не существовало в этой реальности. Как и всего мира вокруг нее. Были лишь темнота, тишина и пустота. Ия окончательно опомнилась и сообразила, кто она и где.

Первым делом надо было успокоиться. Создать себе точку опоры – вес, тяжесть, основу. Ия представила себя женщиной в красивом молодом теле – и сладко потянулась. Вообразила зеленые глаза, как у погибшего под пытками Николая Васильевича, – потерла их кулаками и открыла. Волосы сначала выбрала рыжие, но потом заменила на каштановые – тоже как у покойника, под цвет его вислых усов. Все-таки образ его остался дорог ее сердцу. Да, кстати, сердце. Ия сформировала и его в новом теле и тут же услышала характерные толчки изнутри.

Следующим шагом после создания собственной оболочки стал мир – небольшой уединенный мирок, где можно отдохнуть в одиночестве. После такой изнурительной миссии общение с кем бы то ни было только сильнее обесточит. Ия создала маленький мыс в форме крючковатого носа посреди прекрасного северного озера. Освещение сделала умеренным, но не серым – как в летний день после дождя. Свет – это главное и самое интересное. Сотворила запах преющих водорослей и смешала его со вкусом брызг. Включила крики птиц, шум жесткой прибрежной травы и шелест воды, накатывающей на огромные плоские камни с вырезанными на них рисунками.

Поселиться решила в белом деревянном маяке под высоким красным куполом. Она устроила в нем только три небольшие комнаты – одну над другой. Нижняя стала собственно кухней. Там, где находилась теперь Ия, тело не вопило о голоде по три раза на дню. Питаться можно было ради удовольствия, а не по необходимости. Хочешь – совсем не ешь. Хочешь – объедайся целыми днями: все равно пища никогда не кончится, а ты не растолстеешь.

У Ии были, разумеется, слабости, но обжорство к ним не относилось. Она собиралась лишь иногда молоть ароматные кофейные зерна ручной мельницей, потом варить напиток в турке, а после наслаждаться им с видом на графитового цвета воду. В первую очередь ради умиротворенности процесса. Ия любила проживать жизни, преодолевать все вложенные в них трудности и испытания, расти и развиваться, подниматься за каждую миссию минимум на одну ступеньку выше и всегда готова была платить за это высокую цену. Но тот, кто хорошо потрудился, заслужил и полноценный отдых. Не лености ради, а чтобы набраться сил для будущих дерзаний. На это и была теперь нацелена ее созидательная сила.

Второй этаж маяка Ия отдала спальне – здесь она планировала валяться, медитировать. Может, и дремать, хотя прямой необходимости во сне, как и в еде, не было. Декорировать помещение Ия не стала никак – только кровать, коврик для йоги и – ладно уж – граммофон в стиле 10-х годов XX века. Точно такой же был у Николая Васильевича, чью жизнь она только что прошла. Он до самой смерти набивал свою квартиру на Васильевском острове в Санкт-Петербурге барахлом, которое в его представлении считалось роскошным. Удивительно, что внутри каждой новой жизни Ия забывала, что на самом деле не любит вещизма и оголтелого потребления. Вспоминала об этом только здесь – между пространством и временем.

На третьем этаже – крохотной, застекленной по кругу площадке под самым куполом – Ия создала кабинет для важных размышлений. Там легко по первой мысли появились письменный стол и круглая низкая библиотека. Потом самое любимое и приятное – бра, торшеры, люстры, светильники – множество причудливых источников света, чтобы играть по ночам с тенями. Наконец, оттоманка, на которую она с удовольствием улеглась, закинув ноги на низкий шкафчик. Положила открытую книгу на грудь и прикрыла глаза.

Но спокойствие продолжалось недолго. В нос ударил отвратительный запах меловой тряпки. Ия осмотрелась. Вонючий влажный кусок материи, покрытый известью, действительно находился на полу совсем рядом с лицом. Как он здесь оказался? Ия создала мысленное намерение убрать тряпку. Но это оказалось непросто. Нужно было поймать тончайшую грань радуги безразличия и одновременно настойчивого желания. Поиск нужного градуса настроения занял некоторое время, однако Ия справилась – вонючая тряпка исчезла.

Не успела она сладить с этой задачей, как уединение снова было нарушено вторжением другого лишнего предмета. Вертящейся школьной доски. Ие пришлось еще сильнее напрячься, чтобы заставить ее исчезнуть. После она даже почувствовала усталость.

Однако отдохнуть так и не удалось. В комнате немедленно возник третий лишний предмет. Она даже не сразу осознала, что это. Какой-то тощий веник из нескольких прутиков. Ба, да это розги! Ия вздохнула и прикрыла глаза. Оставила только крохотные щелочки, чтобы вполглаза следить за происходящим. Она поняла, кто и зачем ворвется на ее уединенный маяк, и перестала сопротивляться, потому что знала – бесполезно.

В кабинете один за другим с молниеносной скоростью начали появляться многочисленные предметы, и очень скоро он превратился в захламленный и заставленный кучей школьного барахла учебный класс. Наконец вошел, лучезарно улыбаясь, и сам Учитель в монокле. Стать его фигуры была заметна даже под костюмом-тройкой из плотной ткани. Ия отметила, что он запомнил прошлое ее пожелание