Колодец трёх рек. Москва приоткрывает вам тайны своих подземелий - Даниил Юрьевич Давыдов Страница 14

следы досок, а временами встречались небольшие углубления, в которых виднелись остатки толстых кованых петель. Всё чаще под ногами попадались скопления песка и ила. Иногда они были такими внушительными, что нам приходилось пригибать голову, чтобы не задевать касками потолок. В таких участках было особенно душно, а в воздухе витал запах болота. В какой-то момент труба стала настолько низкой, что Маклаков присел на корточки, да так и пошёл, с трудом передвигая ноги. Мы последовали его примеру, как вдруг я услышал слабый шорох, будто из бокала кока-колы поднимались пузырьки. Я поглядел в сторону и обомлел. На стене, сантиметрах в тридцати от моего лица медленно ползли два огромных таракана. Даже не огромных, а почти гигантских, каждый размером не меньше газовой зажигалки. Они имели красноватый окрас, а их спинки были прикрыты прозрачными выступающими крылышками, отчего тела казались ещё длиннее. Сказать, что я испытал ужас, – ничего не сказать. С детства насекомые внушали мне почти панический страх. Но одно дело – увидеть огромного паука или таракана на улице, и совсем другое – в узкой подземной трубе. Впереди, поругиваясь на кого-то, медленно пробирался Владимир, сзади напирали диггеры. Я оказался в буквальном смысле зажатым своими товарищами.

– Сколько их, – пробормотал Михайлов, отряхивая плечо.

Я судорожно поднял воротник куртки, стараясь держаться посередине коллектора и исподлобья осматривая низкий потолок. Тараканы сидели в основном на стенах и не кучковались, держась друг от друга на почтительном расстоянии, они не обращали на нас ни малейшего внимания.

– Бывает, так идёшь под землёй, фух… – послышался сзади голос Балакина. – Идёшь-идёшь. А тут – ш-ш-ш, это рой тараканов пробежал.

– Ты ещё скажи, что они мёд дают, как пчёлы! – отозвался Маклаков.

Лоток коллектора резко стал понижаться. Из наноса показались ржавые узкоколейные рельсы, и мы встали в полный рост. Стены разошлись. Намыв, сужавший коллектор, закончился, и мы очутились в довольно широкой кирпичной галерее. Утирая рукавами пот, глядели на Маклакова, а тот, казалось нисколько не боясь близости тараканов, прислонился к стенке.

– Эти твари были завезены к нам в XVIII веке, – отдышавшись, сказал он. – В домах почти не селятся, а вот под землёй, особенно в центре, – полно. Безобидные товарищи, хотя и неприятные. В дождь, бывает, вообще на поверхность вылезают, много раз видел. Ну что, тут немножко осталось. Айда!

Воды становилось всё больше. Коллектор повернул, и мы увидели вдалеке решётку, за которой расплывался синеющий вечер. Подземный коридор расширялся и выходил в Москву-реку. Вода доходила уже до пояса, а под ногами сновали крупные рыбины. Со стороны оголовка потянуло свежим ветерком. Послышалась музыка, и мимо решётки протарахтел речной трамвайчик.

– Ну-ка назад! Не выйдем здесь! – резко развернулся Маклаков. – Живей, живей!

Быстро идти не получалось, вода сковывала движения, и казалось, что к ногам привязаны тяжеленные гири, всё же мы успели отступить на безопасное расстояние, когда нас догнала волна от трамвайчика. Это очень необычное ощущение: стоишь под землёй, и вдруг река начинает подниматься, вздыбливаться, кажется, ещё чуть-чуть, и она заполнит весь подземный канал. В такие секунды ощущаешь неумолимую мощь стихии, и только спокойствие старших товарищей да осознание того, что вода не может подниматься бесконечно и должна схлынуть, отступить так же внезапно, как пришла, успокаивает. Тянется тревожная секунда, две, и – волна сходит так же стремительно, как поднялась.

Мы немного вернулись назад, когда Балакин юркнул в боковую трубу. Вскоре оттуда донеслось:

– Свободно!

Ещё один диггер исчез в трубе, затем ещё, Маклаков хлопал по спине каждого, кто должен был ползти следующим. Настала моя очередь. Больше всего я боялся, что внутри меня поджидают гигантские тараканы. Сначала подал в темноту лом, и он сразу взмыл вверх. Затем сам протиснулся в узкое пространство. Подключка заканчивалась маленькой кирпичной камерой. Потолок в камере отсутствовал, вместо этого вверх уходили скобы, которые выводили в странное сооружение, напоминающее усечённую пирамиду. Тараканов нигде не было. Я вздохнул и полез дальше. Пирамида заканчивалась четырьмя окошками с разных сторон, одним круглым и тремя полукруглыми. Прямо за ними виднелась Кремлёвская стена и рубиновая звезда одной из башен.

– Давай-давай, сюда, – сказал кто-то с улицы.

Я высунул голову в круглое окошко и увидел наших ребят, они стояли, мокрые и грязные, на полянке Александровского сада. Выбравшись, я внимательно оглядел сооружение, из которого мы только что поднялись на поверхность. Это была внушительная каменная тумба, судя по всему, очень старая, сложенная из огромных блоков.

Наверное, Маклаков объяснял нам, что это за конструкция, а может, и нет, не помню. Теперь москвоведы и экскурсоводы называют её «фонтан в стиле античный жертвенник». И действительно, издалека этот фонтан похож не то на печь, не то на языческий алтарь. Правда, изначально это была просто колонка для разбора воды, чудом пережившая две войны, революцию и лихие девяностые. Поскольку вода в неё подавалась постоянным самотёчным потоком, то первоначальная система водоснабжения Москвы не предполагала возможности перекрытия водопроводных труб в точке водоразбора. Зато были устроены водовыпуски в реки, в том числе подземные. Именно такая водоразборная колонка, соединяющаяся со старым коллектором, и позволила нам выбраться на поверхность. Теперь сделать это уже не получится. На колодец, выходивший в коллектор, уложили крышку, а внизу поставили решётку от случайных нежелательных проникновений под землю. Никаких дополнительных водопроводных труб я там уже не застал, зато у «фонтана» сохранились чаши для накопления в них воды. А если забраться на такую чашу и прислонить ухо к окошку – слышно, как шумит в коллекторе ручеёк.

Мы стояли возле Троицкого моста в верхней части Александровского сада. Со стороны аллейки к фонтану прижималось огромное старое дерево, казалось, что оно хочет столкнуть каменную постройку в подземный канал, как молодой хулиган благообразного старичка на обледенелой дорожке. Над глухой калиткой в стене, стилизованной под кремлёвскую, виднелось изображение Георгия Победоносца. Он смотрел гордо, удерживая в руке копьё, пронзающее змея. Я взял в руки лом и попытался принять такую же позу, как у Георгия. Но то ли из-за того, что сходство получилось чрезвычайно отдалённым, то ли потому, что товарищи мои, как и я, сильно устали, никто даже не посмотрел на меня, и я, не найдя ответа на мою шутку, воткнул лом в траву.

Окна домов загорались жёлтым, а сквозь изумрудную листву им вторили фонари уличного освещения, на мигающих светофорах праздничной Тверской притормаживали блестящие автомобили. Мы брели в штаб усталые, еле передвигая ноги, уже не отрядом, а как придётся. Даже неутомимому Маклакову, казалось, не было до этого дела. Потому что за весь обратный путь