В дебрях Маньчжурии - Николай Аполлонович Байков Страница 12

Длина стебля – 2 четверти.

Отряхнув его от песка и земли, Хо-син тщательно завернул драгоценный корешок в тряпицу и положил в берестяную коробку, находящуюся в походной сумке. Затем, опять совершив благодарственное моление горному духу, сделал на коре дерева затеску, поставив острием ножа какой-то знак на таинственном языке «Шу-хуа». Знак этот обозначал, что здесь найден был пан-цуй.

Часа через два мы были уже в фанзе старика. Солнце склонялось к западу… Вечерело…

Наскоро поужинав, похлебав жидкого супа из чумизной крупы, мы занялись приготовлениями к ночлегу, при свете примитивной лампы, состоящей из кусочка скрученной ваты, положенной на край глиняного черепка, на дне которого темнела густая масса бобового масла. Копоть и дым от этого светильника наполняли всю внутренность фанзы, так что у меня от непривычки в носу щекотало, и я принужден был выйти на свежий воздух.

Таежная ночь приближалась. Ночные тени легли на долину горной красавицы Лянцзухэ, на пади и ущелья Тиколазы. В глубине темного неба заискрились звезды. В приречной уреме кричали козы и из чащи лесной доносилось уханье горного филина…

Войдя в фанзу, я застал старого Хо-сина за очисткой корня от остатков земли. Промыв все мелкие корешки и мочки, он положил его на чистую бумагу на теплых канах, для просушки. Дальнейшая обработка корня состоит в его консервировании впрок; в этом виде он поступает в продажу. Этим делом занимаются уже специалисты, сохраняющие свое искусство в глубокой тайне. Окончив очистку корня, старый искатель вышел из фанзы, притворив за собою дверь.

Я улегся на теплых канах, подложив под себя пушистую шкуру горала, и стал прислушиваться к ночным звукам, доносившимся с реки и из чащи дремучего леса, стоявшего со всех сторон непроницаемою, черной стеной. Предположения мои, что

Хо-син молится у своей домашней кумирни, на опушке леса, оправдались, так как вскоре металлические звуки чугунного колокола нарушили торжественную тишину таежной ночи и, вибрируя на одной ноте, понеслись над затихшею землей, то усиливаясь, то ослабевая; и далекое горное эхо вторило этим звукам, отражаясь в глубоких падях и ущельях Тиколазы.

Долго молился старый лесной бродяга, благодаря могучего горного духа за богатую добычу. Звуки чугунного колокола, рокотавшие в лесной чаще, становились все тише и тише и постепенно замерли в далеких тайниках угрюмой тайги.

Я стал уже засыпать и, сквозь одолевшую меня дрему слышал, как пришел старый Хо-син, раскурил у очага свою длинную трубку и затих. Не будучи в состоянии преодолеть сна, я мельком взглянул на старого таежника и увидел его, сидящим на корточках перед очагом; во рту его дымилась трубка и взор был обращен на тлеющие угли; красное пламя последних отражалось бликами в его глазах; мысли мои путались, и я видел перед собой, не то на яву, не то во сне гигантскую фигуру труженика леса, освещенную красными лучами нарождающейся зари…

Людоед

Стоял ноябрь месяц. Снег только что выпал и покрыл тонким белым покровом горы и леса Лао-лина.

Промышленники, ждавшие с нетерпением этого времени, небольшими партиями, или в одиночку, ушли на промысел.

В числе этих промышленников были и мои постоянные спутники по охоте-Арсеньев и Пашков, отправившиеся к горе Бейшилазе за козами и горалами, водившимися в тех местах в изобилии.

По первой пороше следы зверей были видны, как печатные.

Пройдя версту вместе, охотники разделились и пошли по следам двух партий коз. Пашков пошел вверх по пади, а Арсеньев, перейдя через падь, отправился на Бейшилазу, куда вели следы коз. Условились встретиться к вечеру на перевале у горы Бейшилазы. Пашков, убив двух коз и выпотрошив их, оставил их на месте и пошел на перевал, где должен был встретиться с товарищем. Солнце уже скрылось за скалистые гольцы Бейшилазы, и таежные тени стали гуще, когда охотник достиг перевала, присев на кедр, поваленный бурей.

Пашков долго поджидал своего компаньона и, когда луна выплыла на темный небосвод, бросив в тайгу свои бледные лучи, ушел с перевала, решив, что Арсеньев зашел слишком далеко и не может выйти к условленному месту.

Связав убитых коз за шеи и перекинув веревку через плечо, Пашков отправился в обратный путь, к линии железной дороги.

В полночь он был уже дома. На следующий день он снова ходил на то же место и взял еще двух коз. Арсеньев не возвращался и вечером следующего дня. Пашков пришел ко мне и сообщил об этом тревожном событии.

– А как твое мнение, – спросил я его, – куда он мог деваться, не мог же он заблудиться?

– Заблудиться? Нет. Но я думаю, что с ним стряслась беда. Ведь продуктов он взял только на один день, – ответил мне с тревогой Пашков и прибавил:

– Не пойдешь ли со мной искать его. Сердце мое чует недоброе. На перевале я видел свежие следы тигра. Не вышло ли какой ошибки у Арсеньева. Зверь строгий и хитрый. Неровен час. Не долго и до греха. Пойдем завтра с утра – следы печатные.

– Ну, что же пойдем. Только надо взять с собой собаку, это облегчит наши поиски-согласился я на просьбу промышленника, в надежде поохотиться на интересного хищного зверя.

Я был почему-то уверен, что Арсеньев далеко зашел и должен скоро вернуться, т. к. не мог допустить, что он погиб в неравной борьбе со зверем.

На следующее утро, едва только засерело небо, мы с Пашковым шагали по мягкой пороше, поднимаясь на крутые предгорья Бейшилазы, придерживаясь следов пропавшего охотника. Собака наша Волчок бежала впереди, обнюхивая следы и часто останавливаясь, по-видимому, что-то соображая. Несколько раз следы охотника пересекали следы тигра. Чем выше поднимались на вершину, тем чаще встречались следы хищника. Очевидно, зверь находился где-то в гольцах, на самой вершине. Собака наша, хотя и опытная в охоте на крупного зверя, стала нервничать и беспокоиться и в конце концов отходила от наших ног, вздрагивая при малейшем шорохе и шуме в лесу. Тигровые следы были старые. Арсеньев шел все время в гору, очевидно, намереваясь добыть тигра. Несколько раз он останавливался и топтался на месте, затем опять шел вверх, взбираясь по гребню на вершину горы.

Мы находились уже у подножья гольцов, которые обрисовывались своими острыми силуэтами на синеве неба. Вдруг Волчок сразу присел на задние лапы, задрожал всем телом и завыл, сначала тихо