Шарль Монселе - Женщины-масонки Страница 53

Напротив: уже несколько часов она чувствовала глубокую симпатию к этому молодому человеку, Филиппу Бейлю, симпатию, порожденную привязанностью, которую он питал к ее отцу. Она уже смотрела на него как на связующее звено между собой и своим отцом – графом д'Энграндом; роль, которую он взял на себя, представлялась ей столь же трогательной, сколь и благородной.

Таковы были еще смутные мысли, которые можно было бы прочитать в глазах Амелии, устремленных на маркизу де Пресиньи.

IX

ГРАФ Д'ЭНГРАНД

Согласно уговору в тот же вечер в Клубе Филипп встретился с графом д'Энграндом.

Старый дворянин стоял, прислонившись к камину, и разговаривал с двумя или тремя своими ровесниками.

Он раз говаривал дипломатически – к 1845 году это вошло в моду во Франции.

Загадочное соединение различных соображений заставило его склониться к новым идеям; старые товарищи в шутку утверждали, что он шагает в ногу с веком, чтобы казаться моложе, чем он есть на самом деле.

Незадолго до появления Филиппа Бейля разговор зашел о женитьбе одного правого депутата на наследнице великого имени и столь же великого состояния. Депутат же обладал только талантом и поддержкой Двора. Таким образом, свадьба эта вызвала истинный содом в квартале, именуемом аристократическим предместьем.

Один граф д'Энгранд стоял па том, что дело это вполне естественное. Это вызвало всеобщее возмущение.

– Граф, вы становитесь то ли мистификатором, то ли софистом,– сказал один из его собеседников.

– Да нет же, клянусь вам! Я честный человек.

– В таком случае вы становитесь демократом.

– Опять громкие слова! А все из-за того, что я не всецело на стороне «Ежедневной газеты»!

– Но ведь это же невозможный мезальянс!

– Пустые слова!

В эту самую минуту появился Филипп Бейль.

Граф д'Энгранд поздоровался с ним, пожав ему руку и улыбнувшись, но не прерывая разговора.

– Не верю я ни в какие мезальянсы,– продолжал он.

Филипп, пораженный таковым вступлением, принялся внимательно слушать.

– Или, вернее,– продолжал граф,– мезальянс существует во все времена и во всех видах. А в иные эпохи это даже проявление хорошего вкуса.

– Покорно благодарю!

– Именно мезальянсы помогли дворянству выжить и помогают по сей день.

– Как так?

– Они соединяют дворянство с остальными сословиями, спасая это самое дворянство от его величественного одиночества. Если бы не было мезальянсов, последний маркиз, возможно, существовал бы сегодня только в музеях восковых фигур.

– Ох, д'Энгранд! И это говорите вы! А ведь вы чуть не ребенком поступили в армию принца Конде!

– Верно, и если бы еще существовала армия принца Конде, я снова поступил бы туда, но, насколько мне известно, ее уже не существует.

– Это не имеет значения!

– «Готский альманах»[47] не является для меня сводом законов общества, хотя нельзя не признать, что труд этот достоин всяческого уважения.

– Стало быть, граф, вы ничего не имели бы против, если бы вашим зятем стал простолюдин?

– А почему бы и нет?

– Скажем, сын купца?

– На здоровье! К тому же разве у меня нет возможности поднять его до себя? Ничего нет легче, чем сделать его, к примеру, бароном.

Раздались смешки, и собеседники с иронией произнесли имена нескольких баронов новейшей формации.

– Э, через четыреста лет это дворянство не уступит нашему! – продолжал граф.– Лишь бы только их потомки совершали мезальянсы!

– Граф, вы предаете наши принципы!

– А вы, стало быть, хотите, чтобы я всю жизнь потратил на то, чтобы стоять на посту и стеречь наши устои.

– Черт знает, что вы говорите!

– Пусть черт знает что! Но если даже я окончательно упаду в ваших глазах, я все же сделаю вам некое последнее и чистосердечное признание.

– Ну, ну!– сказали слушатели.

– Я, граф, я, крестник принца крови, я, д'Энгранд, жалею только об одном.

– О чем же?

– О том, что я сам не совершил мезальянса!

Пустив эту последнюю стрелу в свою жену, граф расстался со своими собеседниками и подошел к Филиппу Бейлю.

Филипп слушал его с безграничным изумлением, а некоторые фразы графа едва не довели его до обморока.

Они прошли в маленькую гостиную.

Граф бросился в кресло.

Лицо его никогда еще не было таким веселым и таким хитрым.

– Ну как?– спросил он, потирая руки.– Видели вы графиню?

– Да, граф.

– Превосходно!

– Я имел честь целых полчаса говорить с ней о ваших делах и о вашей просьбе.

– Целых полчаса! Тьфу ты, пропасть! И моя жена согласилась слушать обо мне целых полчаса?

– Пожалуй, даже больше.

– Но вы, конечно, потерпели неудачу?

– Да,– отвечал Филипп тоном глубокого сожаления.

– Так я и знал!

Граф глубже уселся в кресле, причем вид у него был самый счастливый, так что Филипп посмотрел на него с изумлением.

– Позвольте вам заметить, граф, что, если вы это предвидели, значит вы заранее не доверяли и моему усердию, и моему красноречию,– снова заговорил Филипп, слегка задетый этим наигранным равнодушием, противоречившим его прежнему увлекательному плану.

– Я ни в чем вас не обвиняю, мой юный адвокат! Я уверен, что вы все сделали как нельзя лучше. Но жена-то, жена! Как она вам показалась? Не правда ли, она высокомерна, этакая Ментенон[48]?

– Графиня держится с большим достоинством… и она совершенно непреклонна.

– Это верно. И это достоинство имеет для меня самые печальные последствия. Как только я вспоминаю о жене, у меня возникает жгучее желание открыть лавку тканей, подобно Мирабо, или подписаться на журнал, руководимый господином Одилоном Барро[49]… А мою дочь вы тоже видели?

– Да, граф.

– Ах, вот как! И вы с ней разговаривали?

– Не больше пяти минут.

Граф взглянул на него.

– Эти цветы она просила передать вам,– продолжал Филипп, протягивая графу букетик Амелии.

– Милое дитя!– прошептал граф и несколько раз поцеловал цветы.– Она красива, как по-вашему?

– Я был ослеплен ее красотой!

– А сколько ей лет, как вы думаете?

– Лет восемнадцать,– ответил Филипп.

– Ей только шестнадцать. Ах, это живой, прелестный контраст с ее матерью! Ее улыбка освежает душу, ее голос несет в себе утешение. Я люблю ее… до такой степени, что стал поэтом!

– Она грустит, что совсем вас не видит.

– В самом деле? – спросил граф, в душе которого взыграла самая искренняя радость.– Это не моя вина. Мы с графиней бываем в разных домах, что, впрочем, вполне понятно. Однако несколько раз благодаря госпоже де Пресиньи, этой превосходной родственнице, я тайком встречался с Амелией, и об этих кратких мгновениях я храню самые дорогие воспоминания. Ах, вы счастливец! Вы видели мою дочь и можете увидеть ее, когда захотите.