Роберт Святополк-Мирский - Пояс Богородицы Страница 51

Филипп схватил саблю прямо за лезвие, легко вырвал из рук ратника, бросил на землю, а самого воина, взяв одной рукой за ворот куртки, а другой за штаны, вышвырнул в высокое овальное окно, пробив телом тяжелые рамы и слюдяные стекла.

Девушка схватила лежащую рядом саблю и занесла, чтобы вонзить себе в грудь.

Филипп вырвал саблю у нее из рук, перерезал ею шаль, швырнул саблю в окно вслед за ее владельцем, прикрыл остатками одежды обнаженную грудь девушки и спросил:

— По-русски понимаешь?

Он спросил так, потому что, убрав с лица шаль, увидел ярко выраженные татарские черты. Девушке было не больше шестнадцати лет, и если бы страх, боль и ненависть не искажали ее лицо, оно, наверно, выглядело бы привлекательным.

— Сделай свое дело и убей меня, наконец! — закричала она, рыдая, на чисто русском языке. — Я не смогу, дальше жить!

— Почему? — спросил Филипп.

— Потому что меня обесчестил десяток грязных мужчин! Я не имею права и не хочу жить с этим!

— Нельзя обесчестить того, у кого честь в самой душе, — устало сказал Филипп. — Тебя просто лишили невинности. Но рано или поздно это и так бы случилось. А жизнь тебе дал Бог. Или Аллах. Он же ее у тебя и возьмет, когда сочтет нужным. А сейчас его воля была иной. Иначе я не вошел бы сюда. А мне Он послал через тебя надежду на спасение… Одна спасенная жизнь взамен сотен загубленных… Может, хоть эта малость когда-нибудь мне зачтется… Ты ведь татарка… Почему так хорошо говоришь по-русски?

— У меня мать была из литовских русинок, — девушка кивнула в угол комнаты и, закрыв лицо руками, протяжно завыла.

Филипп повернул голову и увидел мертвую женщину в дальнем углу.

— Не плачь, — сказал он. — Война есть война. Хан Ахмат идет сейчас на нас. У меня там осталась жена… Ты на нее чем-то похожа…

Девушка вдруг подняла лицо и с ненавистью бросила Филиппу:

— Я проклинаю вас всех, и пусть мой отец и его воины сделают с твоей женой то, что вы сделали со мной!

— А кто твой отец?

— Хан Ахмат мой отец! Понял?! А моя мать была его любимой женой! Теперь ты должен убить меня, — зловеще прошептала она, — иначе мое проклятие обязательно исполнится…

— Я не верю ни одному твоему слову. Ты, верно, была здесь служанкой, а теперь врешь и выдумываешь, чтобы я тебя убил. Но я этого не сделаю. Как тебя зовут?

— Чулпан.

— Чулпан? Я не так хорошо знаю татарский. Это что-нибудь означает?

— Утренняя звезда.

— Утренняя звезда… Это очень красивое имя… Путеводное… Молись, пересиль свое горе, не желай зла другим, и все у тебя будет хорошо… Вот увидишь — найдется, обязательно найдется человек, для которого ты станешь утренней звездой.

В коридоре прогромыхали шаги, и в комнату заглянул тысяцкий Урусов.

— А, это ты, Бартенев, — надо проследить, чтоб наши там с татарами не передрались из-за добычи… Давай кончай ее и пошли…

— Великий князь велел оставить в живых двух людей и отправить хану, чтобы рассказали обо всем. Эта девушка и будет одной из живых!

— Ё-ё-ё! — с досадой хлопнул себя по лбу Урусов. — Я совсем забыл! И точно! Боюсь, нам второго не найти — весь город уже выбит!

… Вторым только к вечеру нашли старика, спрятавшегося в бочке, в самом центре города.

На следующее утро старик и Чулпан, снаряженные продовольствием и теплой одеждой, отправились в дальний путь, чтобы сообщить хану Ахмату страшную весть о том, что города Сарай-Берке больше на земле не существует.

Нет также среди живых и большей половины самых любимых ханских жен и детей.

Он решил не брать их с собой в поход, чтобы не подвергать опасности, а взял недавних, новеньких, к которым не так был привязан.

Московская рать возвращалась по Волге обратно, почти без потерь и с огромной военной добычей.

Олешка оказался прав.

Доля Филиппа превысила то, что он привез из Ливонии.

Все вокруг пили, пели, плясали и веселились.

Филипп молился.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Приглашение воеводы Образца

Тайнопись X

Каждому брату или сестре независимо от степени причастия!

Чрезвычайно секретно!

Вам надлежит немедля самым быстрым способом, имеющимся в вашем распоряжении, передать приложенное к сему послание тому, кто окажется как можно ближе к адресату — или самому адресату — брату десятой заповеди, ученому книжнику Симону Черному, находящемуся в данный момент в доме Аркадия Волошина в имении под Серпейском.

Приложенное письмо. Тайнопись Z

От Елизара Быка

Рославль

6 октября 1480 г.

Дорогой друг!

Я счел необходимым срочно сообщить тебе известие о некотором событии, которое может оказать решающее влияние на ход вещей. Известный тебе Степан Ярый, стремясь оправдать наше доверие и исправить допущенную им на Мухавце оплошность, доставил нам через брата Корнелиуса чрезвычайно важный документ — жалованную грамоту, в которой некий «великий князь литовский, и польский, и русский, и жмудский Михайло Олелькович» жалует дворянина и слугу своего Степана Ярого должностью великокняжеского стольника. Под документом стоит собственноручная подпись Олельковича.

Князь Михайло Олелькович, по-видимому, уже настолько уверен в том, что в ближайшее время корона непременно окажется на его голове, что позволяет себе подобные жесты. И по-видимому, у него есть некоторые основания.

Через три недели в Кобрине состоится свадьба князя Федора Бельского и княжны Анны Кобринской, на которую король опрометчиво дал согласие приехать в качестве почетного гостя. По словам Степана, который сделал такой вывод на основе бесед с Олельковичем, там произойдет государственный переворот. Король будет убит, власть захватят литовские магнаты русского происхождения и православного вероисповедания — князья Бельский, Олелькович и Ольшанский, которые, ссылаясь, как это обычно делается в таких случаях, на волю народа, посадят на престол Литовского княжества Михаила Олельковича. Между прочим, уже второй месяц рядом с Бельским постоянно находится хорошо нам с тобой известный Василий Медведев, который, как ты знаешь, всегда выполняет какие-то тайные поручения московского Ивана. Присутствие среди заговорщиков Медведева, как руки Москвы, подкрепляет версию, изложенную Степаном, и делает ее весьма правдоподобной.

Так что, возможно, ты выбрал не самое верное место для наблюдения за поворотным историческим событием, потому что оно имеет серьезные шансы произойти вовсе не на Угре, а в Кобрине.