Шарль Монселе - Женщины-масонки Страница 45

Мужчина, подобный Вам, Филипп, не создан для такой женщины, как я; позвольте же мне уйти с Вашей дороги.

Я то, что называется «продукт Парижа»; я родилась и выросла в этой огромной оранжерее порока, которая простирается от Бульваров до Булонского леса. Я не вспоминаю о том, как я воспитывалась, а если мне и случится вспомнить об этом, я трепещу. Но я всему научилась, я знаю все, я даже пишу почти без ошибок. Как же Вы хотите, чтобы я любила Вас, Филипп? Сердце мое не так молодо, чтобы покориться Вам, а разум не так молод, чтобы полюбить Вас со всеми Вашими недостатками.

Согласимся же, что наша связь была пробой, опытом, который не дал положительных результатов; непродолжительность этой связи не оставит даже какого-то особого, настоящего очарования. Мы с Вами люди достаточно здравомыслящие, чтобы притворяться друг перед другом, и именно этой тонкой политике мы и обязаны теми приятными часами, которые, пожалуй, стоят часов пламенной страсти, и теми удовольствиями, которые похожи на счастье.

Кого винить за то, что прогулка в Марли имела свой конец, как имела и свое начало? Разве все наши привязанности, все наши капризы не являются в большей или меньшей мере прогулками в Марли?

Прощайте, друг мой; Вы были со мной очень милы, и я навсегда сохраню о Вас приятное воспоминание. Я не хотела покидать Вас так скоро, но что Вы хотите? Если бы непостоянства не существовало, я бы его выдумала. Поищем вместе предлог, если Вам так угодно: Ваш камин дымил, Ваш швейцар был нелюбезен, Ваши бакенбарды стали чересчур длинными.

Не думайте больше обо мне – Вы только даром потратите время; представьте себе, что к Вам залетела ласточка и что с наступлением зимы ласточка улетела.

Прощайте.

Пандора».

VI

БЕДНОСТЬ

Филипп Бейль отправил заявление в полицию, умолчав о том, что его подозрения пали на Пандору. Он хотел до конца сыграть свою роль – роль порядочного человека.

Первое, что совершило правосудие,– было сообщение в вечерней газете «О прискорбном событии, жертвой которого стал г-н Филипп Бейль, проживающий на улице такой-то, в доме номер таком-то».

Далее следовали подробности.

Прочитав эту заметку в рубрике происшествий, Филипп пришел в ярость, ибо он сделал все, от него зависящее, чтобы сохранить инкогнито; он просил об этом, и это было ему обещано. Заметка, предназначенная для печати, была отредактирована в его присутствии. Как же могло случиться, что назвали его фамилию и адрес?

Этот случай показался полиции более чем странным, и она сочла нужным собрать о газете всевозможные сведения; полицейские перерыли всю типографию, но заметки не обнаружили; они допросили наборщиков – те утверждали, что напечатали то, что дал им редактор газеты.

Фальцовщиц, брошюровщиц и других женщин, работавших в мастерских, смежных с типографией, допрашивать не стали.

Кому это было на руку?

Об этом никто и не задумался.

Филипп выдержал удар, нанесенный ему оглаской, которая в течение двух недель выставляла его в глазах Франции и заграницы в самом нелепом виде, невыгодном для его будущего. Человек, который позволяет себя обокрасть,– не более как глупец; какую же должность, какой пост может он занимать?…

Он не пытался бороться с обстоятельствами. Почувствовав, что в настоящее время он побежден, он склонил голову; ветер был ему враждебен – он хотел переждать этот ветер.

Чтобы найти деньги Филиппа, полиция проследила за людьми с дурной репутацией и даже кое за кем с репутацией хорошей; она проверяла заставы и рассылала телеграммы; она не поймала никого.

Таким образом, Филиппу не оставалось ничего иного, как покориться судьбе.

Пытаться же увидеть Пандору и просить у нее объяснений ему не позволяла гордость.

Тревожиться из-за женщины? Полноте! В делах такого рода его принципы были незыблемы. В постигшем его несчастье он видел лишь случай, а не урок.

«Я снова обрету богатство,– говорил он себе,– я пройду за ним по всем дорогам; если для этого понадобится отвага, я ее обрету, если понадобится только терпение, я обрету и его. Преследуемого столь упорно никогда уже не смогут затравить в его берлоге. Доселе я был баловнем судьбы; ныне я выпью горькую чашу до дна. Для человека, наделенного силой воли, существует не просто несколько способов достичь своей цели, а великое множество таковых: тут и расчет, и танцы, и элегантные костюмы, и изобретательность, и глупость, и ум. Разве в нашем снисходительном девятнадцатом веке я буду единственным из тех, кто сумел вытащить лапу или крыло из капкана? Какое-то препятствие надо будет преодолеть, какого-то человека победить – и вот я снова на коне! Я хочу стать счастливым и сильным – таковым я и стану! Я стану им, ибо упорство – инструмент столь же сильный и столь же непобедимый, сколь резец скульптора! И в наше время не было примера, чтобы для человека, наделенного таким упорством, не настал его час! Нет! Настойчивые устремления, огромное честолюбие, упорные желания, постоянно вращающиеся в одном кругу, никогда не обманут и рано или поздно победят – таков закон и логики и судьбы. Два или три раза я разбогател мгновенно и притом волею случая; теперь я хочу стать богатым на всю жизнь. Я так долго мечтал о роскоши, о богатстве, что теперь уж никому не удастся убедить меня, что я его не заслуживаю, что я его не достоин. У меня вся жизнь впереди; планы, замыслы, труд, наслаждения, о которых я без конца думаю, несомненно, должны стать явью, осуществиться, умножиться. Настанет мой час, и я найду свое место в жизни!»

Эта уверенность помогла ему переносить испытания, в которых не было для него ничего нового, но которые, возникая снова и снова, становились для него все более тяжелыми и все более унизительными. В самом деле: Филиппу Бейлю не один раз приходилось сидеть без денег, но в те поры ему было двадцать или двадцать пять лег, а этому счастливому возрасту ростовщики поклоняются так же, как поклоняются солнцу солнцепоклонники. Следовательно, он никогда не принимал всерьез денежные затруднения, которые к тому же всегда бывали кратковременными. Но в тридцать лет ему пришлось убедиться, что лишения, особливо когда они продолжительны, являются тем злом, на которое человечество обижается сильнее всего.

Долги, к которым так легко относится молодежь, становятся невыносимы для людей зрелого возраста. И в этих обстоятельствах Филипп обнаружил, что добыть деньги куда проще для кутежей и для игры, чем для удовлетворения честолюбия и для дела. Деньги не любят, когда их занимают для дела, так же, как женщины не любят, когда за ними ухаживают, разговаривая о высоких материях.