Морской царь - Евгений Иванович Таганов Страница 42

— А Буним тоже приехал?

— Буним приехал, но никак тудуна утихомирить не может. В Хазарии выбрали нового кагана и Давуд какой-то его родственник.

— А что пришлое войско?

— Прибыло восемьсот в основном словенских пешцев, триста хазарских и двести лурских конников. Агапий их в город и Петлю не пустил, отвёл им место для стана ниже по течению реки, там, где дорога на Хемод. Теперь хемодцы к нам только на своих челнах по реке добираются. Один раз, ирбенцы на Кутигурском торжище устроили большую драку, хорошо, что вовремя подоспела Калчу с Каганской хоругвью и навела порядок, иначе Агапий уже собирался стрелять по союзникам из камнемётов!

По всему выходило, что надо срочно возвращаться в Дарполь.

День отдыха для корнеевцев и две биремы с двумя лодиями двинулись в обратный путь! Поплыли напрямик на север и не прогадали — через двое суток непрерывной гребли вышли к северному берегу всего в двадцати верстах западнее Яика. Лодии как обычно отстали, ждать их не стали. Корней всю дорогу пытался состязаться с «Милидой» в скорости, но это у него плохо получалось — несмотря на заметную тяжеловесность постройки первой биремы, княжеские гребцы не давали себя обогнать. Так и вошли в устье реки: «Милида» чуть впереди, а «Калчу» на два корпуса позади.

Рыбья Кровь, стоя вместе с Афобией на носовой башенке, всматривался вперёд.

— Рассмеши меня, — попросил он оруженосца, устав от ожидания.

— Лет двести назад в Константинополе Вселенский собор принял решение, что у женщин, как и у мужчин тоже есть душа, — ровным голосом произнёс Афобий.

Дарник мгновение соображал, потом бешено, взахлёб захохотал.

Передние ряды гребцов даже сбились с ритма движения, оглядываюсь на носовую башенку. Князь, перегнувшись через ограждение, перевёл им на словенский слова оруженосца, и громкий смех побежал по биреме, криво улыбались лишь несколько гребцов-ромеев, не понимая, что может быть смешного в решении Вселенского собора.

«Уж будет «курицам» подначка», — предвкушал Князьтархан.

Сначала показались хемодские острова-пашни с зеленеющими всходами пшеницы, ячменя, овса, проса, а также острова-пастбища со стадами коров, свиней, коз, отарами овец и косяками лошадей. За ними был уже и Хемод, три острова, слившиеся в трёхтысячный город. Дарник совершенно забыв про ратайский разводной мост, направил бирему не в Малую, а в Большую протоку, и «Милида» едва не ткнулась носом в рукотворную переправу. Зато эта небрежность позволила увидеть, как мост разводится. По двум сторонам Большой протоки заработали лебёдки, цепи натянулись, и две половины моста подобно большой двустворчатой двери стали расходиться в обе стороны вверх по течению. «А как же они обратно сходятся?» — удивлённо спросил себя князь, не сразу сообразив, что назад поперёк реки створки моста двигает само течение, а цепи от лебёдок просто удерживают его потом в нужном положении.

На городской стене Хемода оббитой белым нержавеющим металлом и у кромки воды толпилось с полтысячи хемодцев, наблюдая за дарпольскими биремами.

— А вон и Ратай! — углядел глазастый Афобий. Узнать главного оружейника было мудрено, на нём был хемодский плащ из тонкого полотна и шапка с широкими краями, оберегающая от солнца. Причём он стоял не один, а с высокой светлорусой девушкой-аборичкой и принаряженной сорокалетней парой. Родители девушки, понял Дарник.

Когда левая створка моста была подтянута к самому берегу, Ратай вместе с тремя спутниками перешёл на него и рукой показал, что хочет подняться на бирему.

— Ещё чего! — возмутился Афобий. — Только нам его тёщу и тестя катать по реке!

Рыбья Кровь сделал знак парусным морякам, те перебросили на мост «ворон», и Ратай, держа за руку молодку, перебрался на бирему. Отважный тесть тоже хотел ступить на узкий мостик, но тёща не пустила. Несколько мгновений они под смех дарпольцев и хемодцев боролись друг с другом, потом тесть сдался и отступил назад.

— Её зовут Юнда, — представил Ратай то ли жену, то ли ещё невесту князю.

— А как же твой кутигурский гарем? — полюбопытствовал Афобий.

— После вашего Кятского похода ни одна в мою сторону уже и не смотрит, — беспечно отмахнулся чудо-мастер.

Юнда застенчиво отводила глаза от мужчин, зато с любопытством смотрела на пятерых рабынь, что с обретёнными мужьями находились на биреме.

Пока плыли к Дарполю, Ратай рассказывал про хазарское посольство. Буним с тудуном привезли кятцам не менее тяжёлые условия переселения в Хазарию, мол, хотим только самых богатых, грамотных и умелых и за большие деньги. Ясно стало, что на ещё один пятисотвёрстный путь ни у кого из кятцев не осталось ни сил, ни желания, стало быть, придётся им как-то обосновываться на Яике. Выяснилось также, что они не столь бедные, как о себе заявляли. И как только Агапий поместил их в левобережной Скобе, приставив мужчин и подростков копать рвы и каналы, тут же стали извлекаться из потайных мест драгоценности, золотые динары, мешочки с пряностями, серебряные блюда, отрезы шёлка и хлопчатника, да и невесты внесли свою весомую толику. Словом, добрая четверть переселенцев сполна уже выплатила подати, наложенные князем, и изо всех сил рвётся перебраться в Дарполь. Агапий пока их не пускает, ожидая решения князя.

За разговорами время бежало быстро, и скоро показался сам Дарполь.

Встречать биремы в Затон высыпала половина города — дальнее мореходство для большинства народа было ещё чем-то необычным и геройским. Бросилась в глаза непривычная цветистость и разнообразие одежд дарпольцев — уже начиналась сказываться жизнь на перекрёстке торговых путей и обретаемый частью горожан достаток. Впереди на самом видном месте стоял Агапий с хорунжими, рядом княгиня с Альдариком на руках и четыре «курицы». А вот и толстый тудун с Бунимом и полудюжиной охранников в круглых шлемах с султанами. Дарник выразительно посмотрел на Афобия, тот кивнул, мол, всё понял.

Причал из досок на вбитых в воду столбах был рассчитан на одну бирему, поэтому вторая бирема и лодии причаливали, как могли. И лишь «Милида», как положено, канатами была притянута к краю причала, который на полтора аршина оказался ниже борта носа княжеского судна.

Князь по-мальчишески спрыгнул с борта на пристань, и внезапно его повело так, что он едва удержался на ногах — сказались пять суток непрерывной качки. По толпе пронёсся испуганный вздох — его неустойчивость приняли за плохое предзнаменование.

—