Морской царь - Евгений Иванович Таганов Страница 32

— С вами, магометанами, трудно устраивать хороший пир, — посетовал Дарник, — вино не пьёте, хмельной мёд тоже.

— Про хмельной мёд запрета в Коране нет, — с улыбкой сказал гость, он выглядел невыспавшимся с тенями под своими округлыми глазами.

Дарник выразительно глянул на воеводу-помощника, тот утвердительно кивнул: будет вам мёд и всё остальное.

— Не тот ли ты словенский князь Дарник, что воевал с александрийским эмиром на Крите? — неожиданно спросил визирь.

— А ты был на Крите? — слегка удивился Князьтархан.

— Я много где был, — «скромно» сообщил Ислах. — И в Константинополе, и в Дамаске, и в Александрии. Тебе там не приходилось бывать?

— Константинополь мимо проплывал, на берег не сходил, опасался, что за разгром Дикеи ромеи меня казнят, в Дамаске ещё надеюсь побывать, на Ниле собирался немного попиратствовать, да ромеи для этого дела две биремы пожалели. Пришлось вот на Яик отправляться. А в Индии или у ханьцев тебе быть не приходилось?..

Нет ничего дружелюбней, чем обнаружить в собеседнике общее увлечение. На водяных часах поплавок не преодолел даже одно отделение, как два вчерашних противника уже напропалую хвастались, что успели увидеть за свои путешествия и узнать. О кятцах вначале не упоминали намеренно, а вскоре и вовсе забыли. Принесённые блюда с жареным мясом и хмельной мёд ещё больше добавили оживления. Князь извинился, что у него, увы, закончились фрукты и сладости. А у меня есть, сказал Ислах и один из его сопровождающих во весь опор помчался за ними в арабский лагерь.

Пыльное облако возвестило, между тем, о приближении переселенцев. А чуть позже Афобий объявил о появлении кятских старейшин.

— Очень не хочу слушать снова ваши споры, — сказал Рыбья Кровь визирю. — Можешь пройтись по фоссату. Посмотришь наши войсковые секреты.

При выходе из шатра Ислах нос к носу столкнулся к идущим к князю старейшинам.

— Кятский визирь согласился любезно проводить нас с вами до земель моего княжества, — объяснил старейшинам через Ерухима Дарник.

Длиннобородый Маннах смотрел мрачно.

— Хватит ли твоих, князь, запасов воды, чтобы мы все преодолели путь живыми?

— Если быстро будем двигаться, то хватит, — отвечал Дарник.

— Может ли князь дать нам повозки для стариков и беременных женщин?

— Повозки не дам, но могу посадить на них ваших стариков и женщин, но тогда они пойдут отдельно от вас вместе с моим войском.

— Может ли князь поклясться своими богами, что его воины не будут чинить насилия над нашими людьми во время пути?

— У нас главная клятва не богами, а над собственным оружием. — Рыбья Кровь достал свой кинжал, поцеловал лезвие и сказал: — Клянусь!

Удовлетворившись этим и испросив десять бочек воды, старейшины удалились. Вместе с водовозами в кятский лагерь направился и Дарник с воеводами и охраной.

Растянутые от высоких арб полотняные навесы давали совсем мало тени, поэтому сотни мужчин, женщин и детей в ужасной тесноте лишь сидели под ними, некоторые ухитрялись даже сидя спать. При виде колесниц с бочками воды весь лагерь пришёл в суматошное движение, колесницы обступили плотным кричащим кольцом, протягивая к бочкам чашки, кувшины, вёдра. Из-за толчеи половина воды, что разливали им водовозы, проливалась на землю, другую половину кятцы тут же выпивали и вновь тянули свои ёмкости за добавкой. Князь отдал приказ пяти колесницам выезжать из стана на свободное место, где дозорные Корнея сулицами и плётками сумели построить набежавших переселенцев в чинную очередь, не позволяя тем, кто уже получил воду снова в неё вставать. Как, однако, было проследить, кто берёт ведро на пять человек, а кто — малый кувшин на десять ртов?.. Но отдавать самим кятцам распределение воды тоже было ненадёжно. Да и надолго ли хватит тех бочек и бурдюков?

По словам Маниаха в лагере переселенцев осталось не меньше шести тысяч людей: две тысячи взрослых и четыре тысячи детей. При них было примерно четыреста двухколёсных арб, запряжённых верблюдами и ишаками и пара сотен верблюдов, увешанных вьюками с кошмами и одеялами.

Вернувшись в фоссат, князь собрал воевод и объявил, что придётся действовать тем же порядком и дальше: сниматься с места перед самым рассветом и быстро двигаться до двух часов пополудню, разбивать стоянку и поджидать кятцев с арабами. Отпустив воевод, Дарник велел Корнею, когда стемнеет, выслать в Эмбу две его ватаги с десятью лучными колесницами с пустыми бочками и бурдюками. По договорённости Гладила должен был высылать каждых пять дней вдогонку походному войску по каравану с водой. Надо было увеличить и ускорить этот подвоз.

— А если послать не две ватаги, а целую хоругвь? — предложил воевода-помощник.

— Для этого надо, чтобы и арабы одну хоругвь в Кят отослали.

— Ну так и скажи Ислаху об этом. Он точно послушается, особенно если скажешь, что от нас он ни глотка воды не получит.

Совет был хорош, но чуть преждевременен — визирь для этого ещё не созрел.

Так началось их движение к Яику. Если в первый день кятцы весьма неохотно откликнулись на предложение перевести стариков и беременных женщин в дарникский стан, но после каждого утреннего бегства «хазар» желающих перейти на дарникские повозки становилось всё больше и больше. О тех, кто отстал и обречён был умереть от истощения, старались не думать. Даже сами кятцы не упоминали об этом, понимая, что помощь дарпольцев тоже имеет свои пределы.

— Ты хорошо придумал с этими утренними переходами, — вынужден был признать Ислах. — Даже никого подгонять не надо. Заодно и стонов с проклятиями их не слушать.

Дарника тоже кое-что поражало в арабском войске. На третий день он напрямик спросил у визиря:

— У кятцев немало молодых женщин и девушек, почему твои воины не проявляют к ним никакого интереса?

— А что с ними делать потом?

Князь даже не понял вопроса.

— Ничего не делать. Просто отпустить и всё.

— Так их отцы тут же обесчещенных дочерей зарежут. Поэтому их никто из моих воинов и не хватает — никому не хочется, чтобы его походную гурию потом убивали. Аллах не велит быть причиной смерти невинных.

Дарник тут же приказал распространить такой подход и по своему войску, чтобы никто не вздумал насильничать над кятскими красотками. Но словно в насмешку над собственной строгостью, ему в тот же вечер пришлось в этом смысле самому отступиться.

В княжеском шатре Рыбья Кровь с Ислахом