28 мгновений весны 1945 года. Иллюстрированная версия - Вячеслав Алексеевич Никонов Страница 31

Земному шару, наиболее удобным местом выглядела именно Британская империя, над которой все еще никогда не заходило солнце. Вашингтон, получив доступ своих кораблей к британским портам, теперь добивался такой же возможности для самолетов. Черчилль сопротивлялся и в письме Рузвельту 28 ноября 1944 года не соглашался с тем, что «Британской империи предлагается предоставить свои бесценные и незаменимые базы для воздушного транспорта во всем мире в распоряжение таких стран, которые в состоянии использовать их. Это означает, конечно, в первую очередь, и в основном предоставить их в распоряжение Соединенных Штатов».

Рузвельт, в свою очередь, не мог поверить, что британский народ «хотел бы, чтобы авиация, в которой вам, как и нам, предстоит великое будущее, была задавлена и удушена лишь потому, что наш народ в данный момент находится в менее благоприятном для конкуренции положении. Вы говорите, что Британской империи предлагается представить свои базы во всем мире в распоряжение других стран. Конечно, это так… Где была бы теперь Англия, если бы судоходство подвергалось таким ограничениям? Где она будет, если им станет подвергаться авиация? Я не могу поверить, что Вы в такое время не хотите соглашения».

Американцы умели и умеют быть настойчивыми.

Великобритания уже не надеялась одержать победу в той партии, которая стояла на шахматной доске к концу войны. Поэтому Черчилль делал все, что от него зависело, чтобы перевернуть доску.

Он сделал свой выбор. Он с Америкой, партнером тяжелым, но могущественным. И против той силы, которая на глазах становилась доминирующей на европейском континенте – Советского Союза.

Вместо прагматики партнерства военных лет, как водится, на первый план выводился вопрос о ценностях. 8 марта 1945 года премьер-министр писал Рузвельту: «Полагаю, Вы согласитесь со мной, что здесь затрагивается далеко не только судьба Польши. Я чувствую, что это дело явится показателем того, какой смысл мы и русские вкладываем в такие понятия, как демократия, суверенитет, независимость, представительное правительство, свободные и беспрепятственные выборы». О чем еще говорить герцогу, возглавляющему монархическую колониальную империю, с наследственной верхней палатой парламента?!

Помните, что сказал Черчилль 22 июня 1941 года? Он рассматривал альянс с СССР как своего рода сделку с дьяволом. Теперь он был бы рад от нее освободиться.

Осенью 1944 года, пишут английские историки Уильям Манчестер и Пол Рейд, «британские начальники штабов уже составили документ для министерства иностранных дел, в котором рассматривалась возможность превращения России в будущего противника. В то время, написал Брук, министерство “не допускало, что Россия когда-нибудь может стать враждебной” и посчитала “недопустимым” со стороны начальников штабов планировать войну с нынешним британским союзником. Однако составление планов на случай непредвиденных обстоятельств входило в обязанность военных планировщиков. Иден утвердил документ».

Черчилль к апрелю 45-го уже четко (но конфиденциально) формулировал свою новую философию. «В этот период я мог лишь предупреждать и взывать. Уничтожение военной мощи Германии повлекло за собой коренное изменение отношений между коммунистической Россией и западными демократиями. Они потеряли своего общего врага, война против которого была почти единственным звеном, связывавшим их союз. Отныне русский империализм и коммунистическая доктрина не видели и не ставили предела своему продвижению и стремлению к окончательному господству». Из этого следовало несколько практических выводов:

«во-первых, Советская Россия стала смертельной угрозой для свободного мира;

во-вторых, надо немедленно создать новый фронт против ее стремительного продвижения;

в-третьих, этот фронт в Европе должен уходить как можно дальше на Восток;

в-четвертых, главная и подлинная цель англо-американских армий – Берлин;

в-пятых, освобождение Чехословакии и вступление американских войск в Прагу имеет важнейшее значение;

в-шестых, Вена – и, по существу, вся Австрия – должна управляться западными державами, по крайней мере, на равной основе с русскими Советами;

в-седьмых, необходимо обуздать агрессивные притязания маршала Тито в отношении Италии;

наконец – и это главное – урегулирование между Западом и Востоком по всем основным вопросам, касающимся Европы, должно быть достигнуто до того, как армии демократии уйдут или западные союзники уступят какую-либо часть германской территории, которую они завоевали, или, как об этом вскоре можно будет писать, освободили от германской тирании». Он готов был к новой схватке – с Советским Союзом.

Однако Черчилль не был бы собой, если бы одновременно не вел и прямо противоположную игру – в верного союзника СССР, которому Британия столь многим обязана в этой войне и которым так восхищалось британское общественное мнение.

Черчилль давно задумывался о визите его супруги в СССР. И о возможных деликатных протокольных моментах, которые визит может создать. Еще накануне своего визита в Москву – 1 октября 1944 года – он писал после Кларку Керру: «Я думаю, что г-жа Черчилль могла бы поехать со мной. У нее теперь есть там дела, связанные с Красным Крестом, и англичане будут рады узнать, что она находится там, чтобы ухаживать за мной. Не знаю, насколько это удобно. Конечно, она не собирается идти на банкет в Кремль, на котором будут присутствовать только мужчины, однако я полагаю, что есть вещи, помимо ее Красного Креста, которые она могла бы посмотреть. Не поставит ли это русских в затруднительное положение, поскольку не существует г-жи Сталиной? Дайте мне, пожалуйста, совершенно откровенный ответ на этот счет».

Посол ответил на следующий день: «Все подготовлено. Русские ждут вас к себе в гости. Возможность приезда с вами г-жи Черчилль горячо приветствовалась». Однако, писал Черчилль, «моя жена решила не ехать со мной на сей раз».

Но в конце марта 1945 года британский премьер счел визит Клементины целесообразным как «знак личной доброй воли», по его словам из депеши Идену. На «Скаймастере» Черчилля она вылетела из Лондона в Москву через Египет. Это стало началом пятинедельного путешествия с основной целью посещения госпиталей в Советском Союзе, которым оказывал помощь ее фонд Красного Креста, или, точнее, Британский комитет «Фонд помощи России». Первый визит такого рода в СССР ставил перед принимавшей стороной и чисто протокольные вопросы. Они были разрешены с максимальной предупредительностью.

В Москве Клементина оказалась 2 апреля. В Центральном аэропорте ее встречала супруга Молотова, моя бабушка Полина Семеновна Жемчужина во главе множества официальных лиц. Именно ей было почти официально поручено исполнить тогда роль первой леди Советского Союза и сопровождать госпожу Черчилль в ее поездках.

Сталин принял супругу премьера вечером 7 апреля. Госпожа Черчилль передала подарок от мужа – авторучку с золотым («вечным») пером.

– Мой муж, – сказала при этом Клементина, – просил меня выразить надежду на то, что Вы напишете ему еще много дружественных посланий этой ручкой.

На что Сталин, по ее свидетельству, с