Харальд Тюсберг - Хакон. Наследство Страница 31

Хельги пришлось объяснить подробнее. Хакон задумался, а потом сказал:

– Нелегко на сердце, когда видишь, что вершится этакий суд. Там ведь не было доверенного человека, который бы говорил от моего имени.

Когда эти речи дошли до Кристин, жены Хакона Бешеного, она грубо выбранила мальчика.

Через год после нападения баглеров на Нидарос и Бьёргвин скончался Эрлинг Стейнвегг. Говорили, что он задохнулся, подавившись рыбьей костью, и что это Божья кара. Баглеры избрали нового короля, Филиппуса. Хакон Бешеный тотчас вознамерился выступить в карательный поход на Восточную Норвегию, но бесхребетный король Инги заключил с баглерами некое подобие соглашения, чтобы получить передышку. И все же ярл Хакон от похода не отказался, только взял на себя мирную миссию.

Не одна Кристин, многие люди расспрашивали ее мужа о его соглашении с королем Инги: отчего-де никто на Эйратинге не говорил за маленького Хакона? Известный пройдоха именем Хиди дошел до того, что предложил ярлу отдать мальчика на воспитание кому-нибудь из чужестранных правителей. Всякий скажет, что это поступок христианский. Однако ж выбрать надо правителей, которые ничем Норвегии не обязаны, будут плохо обращаться с мальчиком и заточат его в темницу.

Хакон Бешеный поблагодарил за совет, но сказал, что, раз существует договор, он за престолонаследие не опасается. Наперекор всем злобным наветам он делами докажет, что хочет мальчику только добра. Прежде всего добра. Вот почему он настоял, чтобы маленький Хакон был его гостем и отправился вместе с ним в прибрежное плавание. На роскошном корабле «Олавссуден» было три с лишним десятка помещений, и мальчик мог бегать где угодно, лазить на мачты и участвовать во всем, что происходило на борту. Инга пробовала, конечно, увильнуть, но безуспешно, пришлось дать согласие. Сама она сопровождала сына и решила ни на миг не спускать с него глаз.

Наконец они прибыли в Тунсберг. И там, в Викенской крепости, ярл Хакон на целых три месяца их покинул – оставил без всякой защиты в гостях у баглерского короля Филиппуса. Как-то раз в гавани маленький Хакон спросил:

– Кому принадлежат эти корабли?

– Твоему государю, королю Филиппусу.

– Моим государем Филиппус никогда не будет.

Филиппусу тотчас передали слова мальчика, и они ему не понравились. Но он ничего не сказал. Затем поползли слухи, будто баглеры надумали выбрать этого мальчика королем, а Филиппуса сделать ярлом. Зная, что Рейдар Посланник, снова вернувшийся к баглерам, действительно вынашивал такие замыслы, король все же не посмел тронуть юного Хакона. Мир был ему дороже. Мальчишку надо отправить из Викена целым-невредимым. А время шло. В итоге так ничего и не случилось, из-за осенних штормов Хакон Бешеный поневоле отказался от похода на север и ближе к зиме забрал мать и сына обратно в Нидарос. Ярл тоже не дерзнул причинить мальчику зло.

После всех ужасов той страшной ночи, когда баглеры напали на Нидарос, король Инги изменился до неузнаваемости. Он был подавлен, болезненно подозрителен, мучился недомоганиями и, когда все вокруг смеялись, редко заражался общим весельем. В народе только о том и судачили, что король теперь всегда ночует на своем корабле, который стоял на якоре в устье реки Нид, готовый в случае чего немедля уйти в открытое море. На берегу король Инги бывал редко, да и то под охраной многочисленных дружинников. В иное время он сидел на своем корабле, погруженный в раздумья. Если знатным господам нужно было поговорить с королем, они садились в лодку и велели доставить их на корабль, и немало было таких, кому отвечали, что короля на борту нет. Иные божились, что слыхали приглушенный голос короля Инги.

Король Инги жил затворником, и ему было не по нраву, что сводный его брат Хакон Бешеный стяжал своим карательным походом этакую славу. Говорили, что в народе он по-прежнему весьма любим. И мало-помалу велеречивый ярл начал раздражать короля Инги. Когда Скули предлагал пригласить Хакона на корабль, король с жалобным стоном ронял:

– Сегодня вечером обойдемся без него. Сил нет слушать, как он не закрывая рта разглагольствует о всякой чепухе.

О договоре король Инги думал частенько. Изменить его трудно. Но, при всей своей трусости король Инги был отнюдь не дурак. Его младший брат Скули давно повзрослел, шел своим путем и подавал большие надежды. Может быть, удастся вовлечь его в игру, столкнуть лбами этих двух властолюбцев – Скули и ярла Хакона, – а самому спокойно править в одиночку?

И вот король Инги начал осыпать своего брата Скули знаками внимания, меж тем как Хакона Бешеного демонстративно перестал замечать. Но хитрый ярл, похоже, разгадал его планы. Король Инги старался нанести Хакону Бешеному обиду в надежде, что сгоряча тот совершит оплошность и даст ему, Инги, повод порвать договор. Однако ж ярл ловко избегал распрей и на все отвечал улыбкою.

Ничем король Инги не мог пронять Хакона. Договору и разделу власти, как видно, суждено сохраниться. Вдобавок Инги все больше мучили хвори, и настоящие, и мнимые. Он не выносил хлопот и беспокойства.

Однажды, когда молодой Гаут Йонссон приехал в Нидарос и был допущен на королевский корабль, королю Инги вздумалось повести речь о знамениях свыше. Лендрман Гаут приехал из Бьёргвина, где часто бывали ученые иноземцы.

– Что предвещают светящиеся полосы, которые являются на небе и зовутся кометами? – спросил король.

– Так сразу и не ответишь, государь. Они много чего могут означать.

– Вот-вот! Тут случайности нету, ведь либо такая оттепель наступает, что в январе распускаются деревья, либо, напротив, стужа весь урожай на корню побьет. Эти кометы и голод предвещают, и падеж скота, и повальные болезни, то в одном месте, то в другом. Бывает, они и паводок сулят, и чью-то скорую смерть. – Король умолк, потом добавил: – Вчера вечером я видел этакую полосу.

Гаут Йонссон растерялся, не зная, что сказать. И промолчал.

– Комета, – продолжал король, – не иначе как связана с первым человеком, которого я ныне встретил, а это был ты, лендрман Гаут. Желаешь что-то мне сказать?

– Нет, государь!

– А может, дело совсем в другом, – быстро сказал Инги.

– Наверное в другом, государь.

Король прищурил один глаз и подмигнул кривому Гауту, но тотчас словно бы спохватился, что Гаут может обидеться, и переменил тему.

– Как я погляжу, Гаут Йонссон, ты бодр и здоров.

– Да, государь. Всевышний даровал мне крепкое здоровье.

– Не то что мне. Намедни кто-то рассказывал об изнурительной хворобе, которую исландцы прозвали «злая чесотка». Пальцы на руках и ногах нестерпимо зудят и чешутся. Глаз не сомкнешь, места себе не находишь. День ото дня становится все хуже, свербит и жжет, ровно зубная боль, круглые сутки, без передышки. Повсюду горит – в ушах, в груди, в причинном месте. Кожа идет пятнами, боль такая, что вовсе невмоготу, руки-ноги будто в кипятке. Человек не знает, куда деваться, с ума сходит от боли, тело у него синеет, пальцы начинают отваливаться…