Черные ножи 4 - Игорь Александрович Шенгальц Страница 3

После переклички Зорге сообщил, кто и на каких работах сегодня занят. Худшее, что могло быть — бессмысленность. Заключенных не держали в лагере просто так, и если не находилось подходящего дела, то запросто могли заставить перекидывать уголь из вагона на землю, а потом обратно, или таскать камни туда-сюда, лишь бы занять физическим трудом, утомить до крайней степени, лишить последних сил.

Потом Кайндль объявил, что двадцать человек — самых слабых отправят на лечение в другой лагерь. Каждый день заключенные играли в эту своеобразную лотерею, проиграть в которой мог абсолютно любой. Тут же подъехал автофургон «Магирус» и несчастных загрузили внутрь. «Душегубка» проехала сквозь лагерь и свернула в левые ворота, туда, где находились производственные корпуса и вечно шел черный дым из трубы.

Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, куда именно повезли больных пленников. К моему удивлению, находились и те, кто верили, что людей на самом деле отправили на лечение, как бы бредово это ни звучало. Я лично слышал разговоры о том, что «они же не звери», «существует конвенция о военнопленных» и прочую подобную чушь. Впрочем, надежда — это то, что позволяло существовать здесь, и лишать последнего шанса я никого не хотел. Поэтому, зная точно о том, что за дым идет из-за стены, я ни словом не обмолвился о печах крематория.

Нам сегодня повезло… конечно, по сравнению с теми, кого увезла «душегубка». В остальном — ничего хорошего. Двести человек из нашего барака выделили на «трассу» — и это было худшее, чего только можно было пожелать. Я тяжело вздохнул, представляя свой грядущий день, но выбора не было.

Всю нашу группу под конвоем провели сквозь лагерь до боковой стены, там был устроен специальный участок, вымощенный крупным грубым булыжником — это и была знаменитая «трасса». Каждому выдали по паре армейских сапог — новеньких, блестящих, красивых… но жутко натирающих ноги.

Нам предстояло бегать туда-сюда весь день, двенадцать часов, разнашивая жесткие сапоги, которые после этого отправят на фронт солдатам и офицерам. И если первые пару часов проходили относительно легко, то к концу дня ноги уже стирались в кровь.

И не вздумай упасть или снизить темп бега — тут же один из охранников подойдет и безжалостно изобьет дубинкой, и если после этого ты не сможешь подняться, двое солдат утащат тебя прочь за внутреннюю стену… а что было дальше, оставалось лишь догадаться. Такие провинившиеся обратно уже не возвращались.

— Шнеллер, свиньи! — Осипов уже был тут как тут. — Пошевеливайтесь!

Для надежности он прошелся нагайкой по спине ближайшего заключенного. Сволочь! Я бы перегрыз ему глотку зубами, представься возможность. К сожалению, охрана в лагере была устроена хорошо — даже если бы получилось добраться до Осипова и прикончить его, меня тут же застрелили бы.

Я стиснул зубы и побежал, Зотов бежал рядом со мной слева. Он не был марафонцем, скорее — спринтером, и ему проще было сделать рывок, отдав все силы, чем бежать много часов кряду. Но выбора не было. Я старался расходовать силы равномерно, удерживая темп, не ускоряясь, но и не замедляясь. Тогда была вероятность впасть в некое состояние, в котором время по ощущениям летит быстрее. И, что важно, боль в натертых ногах чувствуется меньше. Завтра нас, скорее всего, опять поставят на этот участок — на «трассу» отсылали от недели до нескольких месяцев, в зависимости от тяжести проступка… но мы ничего не нарушали, и была вероятность, что нас кинули на этот участок просто так, случайно… два дня подряд такое испытание выдержать очень сложно, неделю — невероятно, а уж месяц редко кто доживал до конца. Но если не мы, то другие будут так же мучиться. Чем мы лучше? Ничем.

Сегодня еще весь день впереди, и нужно продержаться, не сдаться, вытерпеть, чего бы это ни стоило…

Зотов шумно дышал, ему было тяжело, но помочь командиру я ничем не мог.

Прошел час, второй.

— Мешки поднять! Живо! — Осипов придумал себе развлечение.

Чуть в стороне грудой были свалены мешки с песком — килограмм пятнадцать-двадцать каждый. Каждый взвалил себе на плечи по мешку… тут и в нормальной обуви шаг ступить тяжело, а в этих чертовых сапогах — практически невозможно.

Но…

Шаг, еще шаг, третий, четвертый… я считал и считал, постаравшись абстрагироваться от всего остального: от холода, ветра, разгорающейся боли в ногах, тяжелого мешка на спине.

Повезло в одном, сегодня сапоги были нормального размера, а могли дать и меньшего, тогда ноги стирались быстрее.

Пятьсот, пятьсот один, пятьсот два…

Только так, преодолевая себя каждый день и каждый час, можно было уцелеть. Те, кто мечтал о будущем или жил прошлым умирали. Выживали лишь те, кто существовал исключительно сегодняшним днем, часом, минутой, секундой.

Тысяча один, тысяча два, тысяча три…

Продержаться сегодня, завтра, послезавтра, и так каждый из последующих дней. Находить в себе силы жить.

Умереть — просто, достаточно не подчиниться приказу или косо посмотреть на офицера. Но жить — надо!

Потому что только живым иногда выпадает шанс отомстить…

Глава 2

Едва вскарабкавшись на второй ярус нар, я тут же отключился, забывшись тяжелым сном без сновидений. Ноги горели нестерпимым огнем, ободранные до мяса, но главное — перетерпеть. Мне было много легче, чем прочим, на мне обычно все заживало, как на собаке, хотя в последнее время это свойство организма меня все чаще подводило.

Началось все еще, когда Зотов тащил меня на себе в лагерь. Либо у организма не хватило сил, либо из-за отсутствия сна я никак не мог восстановиться, но мне было дико плохо. По факту, я умирал, и не умер лишь благодаря помощи Георгия. Это был первый главный сбой моего тела с того самого момента, как я очнулся в теле Димки Бурова. За эти месяцы я привык, что все мои раны заживают с космической скоростью, и вновь стать обычным человеком было неприятно.

К счастью, спустя неделю-другую способность к регенерации частично восстановилась. Раны вновь заживали, хотя и медленнее, чем прежде, а на прочие раздражители, вроде низкой температуры, я реагировал легче, чем остальные заключенные.

Несомненно, это меня спасало. Но с каждым днем из-за отсутствия нормального питания и плохого сна я чувствовал, что мои