Шелестят паруса кораблей - Александр Гервасьевич Лебеденко Страница 24

Наступила весна. Остров оделся зеленью. Пленников стали водить на прогулку за город.

С высоты пригородного кладбищенского холма Головнину и его товарищам открывались лес над городом, залив, прибрежные скалы, морская даль. Все побережье было занято рыбацкими деревушками.

К побегу готовились долго и осторожно. Все надо было делать тайком не только от караульных, но и от Мура, да и Алексей был на подозрении. Сушили лепешки из риса и прятали их в пояса. Нашли и спрятали долото. Подобрали трут, нашли осколки кремня.

Матросы в последний день раздобыли на кухне два ножа и старый чайник.

В полночь, когда прошел по двору очередной караул, все незаметно вышли во двор и матросы ножами подкопали вал. За тюремную стену выбрались бесшумно. Но с Головниным при этом приключилась беда: он сильно ушиб колено. Острая боль вскоре прошла, но предстоял трудный переход через скалы и ущелья, в лесу, в темноте. Колено Головнина быстро распухло, без палки нельзя было ступить. Приходилось часто останавливаться. Не зная дороги, подолгу обходили крутые обрывы. Отыскивали места, где нет снега, чтобы не оставлять следов. Двигались медленно.

Одно время показалось, что судьба улыбнулась беглецам — встретилась удобная дорога, ведущая вверх. Но очень быстро пришлось броситься в сторону и укрыться в пещере — послышались голоса погони. А тут еще новая неприятность: в спешке матрос Шкаев потерял свой колпак, сделанный из цветного шерстяного чулка, — приметный, бросающийся в глаза след беглецов.

Рядом с пещерой, где они укрылись, с грохотом свергался в ущелье водопад. Но даже и его грохот не мешал слышать то удаляющиеся, то приближающиеся голоса.

Взошло солнце. День казался бесконечным. Мучила жажда, и хотя водопад был рядом, выходить к нему не решались.

Наконец в небе опять блеснули звезды. Надо было продолжать путь.

Нога Головнина еще более распухла и разболелась. Каждый шаг давался с усилием, а путь шел через все более глубокие ущелья, рытвины, завалы.

Претерпевая невыносимые боли, держась за кушак силача матроса Макарова, Головнин с трудом одолевал подъемы и спуски, которые были трудны и для здорового человека.

Глубокое ущелье без дорог и спусков прошли уже перед утром. Переправившись через небольшую горную речушку, стали подниматься на новый хребет. Неровные откосы крутой горы над пропастью были покрыты лесом, но и придерживаясь за стволы деревьев подниматься было трудно.

Все окончательно выдохлись. Даже неутомимый силач Макаров начал сдавать.

Взобравшись на вершину, обессиленные беглецы, несмотря на неудобства и холод, заснули в случайном шалаше. Уже двое суток они были в дороге почти без еды и без отдыха. А впереди предстояли еще большие трудности.

Проспали часа три. Затем тронулись дальше. Решили спускаться к берегу и там искать баркас или лодку.

Шли вдоль стремительной горной речушки. День был ясный. По дороге попалась пустая хижина дровосека. В ней беглецы сделали короткий привал, чтобы сварить подобие супа из черемши и щавеля.

Наконец открылось море, и не было предела горькому разочарованию, когда в утренних лучах Головнин увидел перед собою знакомые очертания двух крохотных скалистых островов. Они пришли к тому самому месту, откуда бежали. Нечеловеческие усилия оказались затраченными впустую.

Еще три дня одолевали они новые и новые спуски и подъемы. Все были крайне измучены и голодны, когда к вечеру вышли к прибрежному обрыву.

Внизу виднелись огоньки рыбацкой деревни. Предстояло незаметно спуститься к берегу. Но тут темнота сыграла злую шутку. Приняв огромный стог сена за отлогий спуск, все разом покатились вниз прямо к рыбачьему дому. Поднялся собачий лай. Вышли люди с фонарями.

Беглецам удалось спрятаться в лесу, но местные рыбаки заметили их, и, когда наступило утро, на окраине селения уже было много конных солдат. Русских окружили, и им пришлось сдаться. Оказывается, за ними уже два дня шли по следу, не выпускали из виду.

Итак, снова спутаны руки. Тесно, плечом к плечу с пленниками идут конвоиры, с ружьями, копьями, луками. Но руки пленников связаны слабо. Нет неприязни в глазах любопытствующих рыбаков. У пожилых женщин на глазах слезы.

Головнина, едва превозмогающего боль, ведут под руки.

Шли пешком. Реки, ручьи переходили вброд. Ночью перед каждым пленником несли фонарь. В опасных местах зажигали пучки соломы.

Беглецов доставили прямо к губернатору.

Губернатор встретил их обычной улыбкой. Без гнева спросил он Головнина: что побудило русских бежать?

— Мы потеряли надежду, что нас когда-нибудь отпустят на родину.

— С какой же целью вы ушли? — допытывался губернатор.

— Хотели завладеть какой-нибудь лодкой и плыть к берегам Сибири.

— Но разве вы не понимали, что с момента вашего бегства по всем селениям острова разослали приказ сторожить все лодки?

— Конечно, мы предполагали это, но рассчитывали на счастливый случай. Со временем ваша бдительность должна была ослабеть.

— Знали вы, что если бы вам удалось уйти, то губернатор и многие другие чиновники должны были бы лишить себя жизни?

— Мы не думали, что японские законы столь жестоки.

Хлебников и матросы по категорическому приказу Головнина сказали на допросе, что во всем подчинялись своему командиру.

Когда допрос закончился, губернатор сказал длинную речь.

— Ваша цель была, — говорил он, — достигнуть своего отечества, которое всякий человек должен любить более всего на свете. У вас не было цели причинить вред Японии. Я не переменил о вас доброго моего мнения. Я буду стараться доставить вам позволение возвратиться в Россию.

Это были хорошие слова, но судьба русских вновь зависела от решения японского правительства. А пока — опять тюрьма. 

ВТОРОЙ И ТРЕТИЙ ПОХОД РИКОРДА

Прибыв в Петропавловск, Рикорд получил от гражданского губернатора Сибири предписание стать начальником Камчатки и привести жизнь этого обширного далекого края в соответствие с российскими законами и порядками.

Произвол местных властей, разбой купцов, пользующихся невежеством местного населения, были ненавистны Рикорду. Со всей энергией принялся он исполнять порученные ему обязанности, передав мичману Рудакову команду на «Диане».

Все свободное время он посвятил изучению японского языка. Такатай Тахи, в