Шепот тени - Александр Григорьевич Самойлов Страница 23

— Можно выиграть битву и проиграть войну, — продолжил Такэда, и в его голосе зазвучала сталь. — Можно завоевать клочок земли и потерять доверие целой провинции. Ваша работа — не рубить с плеча. Ваша работа — думать. Анализировать. Видеть на десять шагов вперёд. Уэсуги — мастер провокаций. Он хочет, чтобы мы напали. Он хочет, чтобы мы потратили силы, растянули линии снабжения, показали себя агрессором. А я не намерен играть по его правилам.

Он говорил ещё долго, разбирая логистику, экономику, настроения населения, важность морального духа. Это была не военная речь, а лекция профессора для непонятливых студентов. В его словах не было и намёка на трусость — лишь глубочайшее, всепоглощающее понимание природы власти и войны.

Вдруг послышался шум — кто-то неловко двинул стул. Дверь кабинета распахнулась чуть шире, и стало слышно еще лучше.

— …просто нужно больше разведданных! — горячился генерал, обращаясь к тем, кто был в кабинете. — Надо послать шпионов! Выведать их планы!

— Шпионов? — раздался голос Хондзи, советника. — И кого ты предложишь? Твоих неуклюжих самураев, которые на чужих землях выделяются, как журавли в курятнике? Нужны специалисты. Ниндзя.

Сердце Дзюнъэя заколотилось чаще.

— Ниндзя? — кто-то пренебрежительно фыркнул. — Грязные убийцы из теней? Мы воины, мы…

— Война — это грязь, — холодно оборвал его Такэда. — И иногда нужно запачкать руки, чтобы сохранить в чистоте душу провинции. Но это уже детали. Вернёмся к нашим линиям снабжения…

Дверь снова прикрыли, и голоса стали приглушёнными. Но семя было брошено. Упоминание ниндзя прозвучало как зловещее эхо его собственной миссии.

Через некоторое время совет закончился. Генералы стали выходить из кабинета, судя по звуку шагов, кто смущённый, кто в задумчивости. Последним вышел Ямагата. Войдя в свой кабинет и увидев Дзюнъэя в углу, он хмыкнул.

— А, ты ещё здесь! Хорошо. Моя спина снова требует твоих волшебных рук. Эти советы хуже любого сражения — всё затекает. — Он тяжко опустился на циновку. — Ну что, слышал, наверное, как наши молодые орлы рвутся в бой? — Он, конечно, не ждал ответа. — Горячка у них в головах. Но господин… хе-хе, он их остудил, как следует. Не зря его Тигром зовут. Не рычит попусту, а приберегает удар наверняка.

Дзюнъэй молча приступил к работе, а в его голове звучали слова Такэды. «Можно завоевать землю и потерять народ». Он думал не о победе. Он думал о людях. И это делало его неизмеримо более опасным противником, чем любой кровожадный завоеватель. И неизмеримо более ценной целью, убийство которой было бы не триумфом, а величайшей трагедией.

Глава 7

Давление нарастало, как вода за плотиной. Каждое мудрое слово Такэды, каждый взгляд, полный не воинственной ярости, а спокойной ответственности, каждый смех крестьян, которым он вернул надежду, — всё это давило на Дзюнъэя с невыносимой тяжестью. Он больше не мог это носить в одиночку. Ему нужен был союзник. Или, на худой конец, жилетка, в которую можно было бы выкричаться. У него была только Акари.

Была договоренность о системе знаков. Мелом на определённой, всегда затенённой стене у внешних конюшен, где редко бывали люди, можно было оставить сообщение. Простейший код: три короткие черты — «срочная встреча», одна длинная — «всё хорошо», круг — «опасность, уходи».

Дзюнъэй, притворяясь, что бредёт, ощупывая посохом стену, вывел три короткие черты. Его сердце бешено колотилось. Это был риск. Но риск от бездействия был теперь выше.

Встреча была глубокой ночью в заброшенном кладовом помещении неподалёку от кузницы. Дзюнъэй пришёл первым, слившись с густой тенью под полками, заставленными старыми, проржавевшими инструментами. Воздух пах пылью, металлом и страхом.

Акари появилась бесшумно, как призрак. Её образ торговки был безупречен, но глаза горели в темноте знакомым ему азартным, хищным огнём.

— Ну? — её шёпот был резким, как удар клинка. — Что там? Готов действовать? Выбрал момент?

Дзюнъэй сделал глубокий вдох под своей корзиной.

— Нет. Не готов. — Он помолчал, выбирая слова. — Акари… Тигр. Он не тот, кем его рисуют. Он не мясник. Он… стратег. Мудрый правитель. Его смерть… она погубит эти земли. Вызовет хаос.

Он ждал понимания, хоть капли сомнения. Вместо этого получил ледяную тишину, а затем — взрыв сдавленной ярости.

— Что? — её шёпот стал ядовитым, шипящим. — Ты что, совсем спятил, Дзюн? Повёлся на его сладкие речи? На его маску «мудреца»? Он надел её специально для таких, как ты! Для сентиментальных дурней, которые готовы расплакаться от стишка о луне! Он — цель. Приказ. Всё остальное — слабость!

— Это не слабость! — попытался возразить он, но голос его дрогнул. — Это… реальность. Мы служим клану, да. Но разве наша цель — не защита? Убийство Такэды не защитит никого! Оно всё уничтожит!

— Наша цель — выполнить приказ! — она отрезала, и в её голосе не осталось ничего, кроме холодной стали. — Ты — инструмент. Молоток не спрашивает, зачем ему забивать гвоздь! Твоя философия, твои сомнения… они тебя сожрут. И нас с тобой. Я не позволю этому случиться.

Он услышал лёгкий шелест одежды — она сделала шаг вперёд. В темноте он почувствовал её взгляд на себе, словно прицел.

— Ты либо делаешь свою работу, — прошипела она, — либо я сама отправлю донесение Оябуну. О том, что его инструмент затупился. Засорился ненужными мыслями. И знаешь, что он сделает? Он пришлет точильщика. Или выбросит тебя и возьмёт новый. Ты ведь помнишь, что бывает с браком?

Угроза висела в воздухе, густая и неоспоримая. Он представил себе Мудзюна, получающего такое донесение. Холодный, непроницаемый взгляд. И безжалостное решение.

— Ты выдашь меня? — тихо спросил он, и в его голосе прозвучало не столько обвинение, сколько горькое изумление.

— Я выдам слабость! — парировала она. — Я сохраню верность долгу. А ты решай, кому ты верен — клану или своему внезапно проснувшемуся «чувству справедливости». У тебя есть три дня. Потом я действую.

Она развернулась и растворилась в темноте так же бесшумно, как и появилась, оставив его одного в затхлой кладовке с грузом его мыслей, который теперь стал ещё тяжелее.

Он стоял, прислонившись лбом к холодной, шероховатой каменной стене. Его тэнгай глухо стукнулся о кладку. Он был в ловушке. С одной стороны — человек, чья смерть казалась ему величайшим преступлением. С другой — единственная семья, которую он знал, и женщина, которая была его партнёром, его другом, а теперь стала тюремщиком и палачом в одном лице.

Из темноты донеслось шуршание. Мышь? Или просто его