Город пробужденный - Богуслав Суйковский Страница 22

Осознание этого и натренированная воля помогали скрыть чувство, но не побороть его. Лабиту была влюблена в этого молодого, великолепного воина, который умел лишь пить да рассуждать об охоте, интригах и женщинах. Который был так чудесно мужественен, грубоват, но единственный.

Однажды на пиру она приказала Бодмелькарту усадить Гидденема рядом с собой. Под предлогом, что хочет расспросить молодого воина о настроениях в войске. Но оказавшись рядом с ним, она едва не выдала себя. У нее хватило сил лишь на то, чтобы смотреть и слушать. И следить, чтобы британская рабыня постоянно подливала Гидденему вина, и притом неразбавленного.

Молодой сотник, сперва удивленный такой честью, а затем и недовольный, ибо это сулило скучный вечер, искал утешения в вине и вскоре перестал жалеть о своем высоком месте. Тем более что вина здесь были лучше, а прислуживающие рабыни подобраны по красоте.

Гидденем, хвастливый и словоохотливый, как все молодые люди его склада, поощряемый и направляемый полусловами, сперва говорил о себе: как скучна, хоть и почетна, служба в гвардии клинабаров, и какая же это злая воля кабиров, что ему выпало жить сейчас, когда у Карт Хадашта нет флота! Ах! Он чувствует, что рожден для службы на море! Только на море! Какое это поприще, чтобы проявить свою отвагу, свои способности! И какие приключения!

— Какие женщины! — подсказала Лабиту. Темный румянец на щеках жрицы должен был бы насторожить мужчину. Но он его не заметил, а если бы и заметил, то, верно, не понял бы причины.

А Лабиту впивалась ногтями в ладони. Живое и чрезмерно развитое воображение рисовало ей картины, ставшие для нее пыткой. Эти загорелые, гладкие плечи, что она видит рядом с собой, обнимают какие-то черные, смуглые или белые тела. Эти руки, блуждающие по бедрам и грудям каких-то девок. Эти алые губы…

Гидденем не заметил ни тона ее голоса, ни того, как сжались ее ладони. Он со смехом ответил:

— Разумеется. Это морской обычай, он силен, как закон. Хотя и здесь, в Карт Хадаште, мы не можем жаловаться, наши торговцы свозят все самое интересное со всего света.

— Хотя бы таких, как эта, — Лабиту презрительно указала глазами на прелестную рабыню, стоявшую рядом с кувшином вина. Та была рослой, великолепно сложенной, светловолосой и светлокожей.

— А то! А то! Хотя, прости меня, достопочтенная, но это из-за твоего присутствия на пиру рабыни сегодня одеты так скромно. Когда мы, мужчины, остаемся одни, их туники или столы не слишком плотно скрывают их прекрасные тела.

— Вот как? О, я не хочу, чтобы вы были в убытке. Бодмелькарт, вели, пожалуйста, чтобы эта девка обнажилась! Храбрый Гидденем хочет убедиться, каковы ее формы!

Хозяин дома без колебаний исполнил ее желание, и пир очень быстро приобрел характер оргии. Гидденем с трудом сдерживался, чтобы не вскочить со своего места и, по примеру товарищей, не исчезнуть где-нибудь в глубине дворца с одной из рабынь или даже приглашенных дам, а Лабиту слушала его все более откровенные, доходящие до цинизма признания, смотрела на его нескрываемое возбуждение, ловила взгляды, которые он бросал на других женщин, и мучилась, словно ее сжигали заживо.

На следующий день она купила у Бодмелькарта ту белокожую рабыню, на которую с такой бесстыдной похотью взирал Гидденем, когда та по приказу господина сняла одежды. Она заметила также, что молодая жена Хирама, родича суффета Абибаала, пьяная, как и большинство гостей, позволила своему пеплосу соскользнуть с плеча и, почти до пояса нагая, кокетливо поглядывала на Гидденема. Через пару дней Хирам, к великому своему изумлению, узнал, что назначен наместником суффетов в Утике и должен переехать в этот город.

Теперь Гидденем, впервые призванный жрицей, явился в назначенный час — удивленный, даже слегка встревоженный.

— Ты звала меня, достопочтенная? — спросил он, низко поклонившись. — Я пришел, хотя это было нелегко. Наш Баалханно, доблестный вождь, знающий врагов лишь как пленников, объявил в гвардии боевую готовность и не позволял никому выходить из дворца. Поэтому я и вынужден таскаться в этих железяках, да и, прости, времени у меня очень мало. Лишь когда я шепнул вождю, что Рим непременно узнает об этом и косо посмотрит на боевую готовность гвардии, он тут же начал изворачиваться и дал мне разрешение. О, боги, что за комедия! Одни дрожат при слове «Масинисса», другие готовы пасть на колени при упоминании Рима, а народ кричит о владычестве на море, ничего не понимая! И не ведает, как дорого за это можно заплатить!

Болтливость гвардейца позволила Лабиту немного остыть и прийти в себя. Ибо Гидденем в золоченых доспехах клинабара был еще прекраснее. При виде его слабели колени, и сердце колотилось в груди. Ох! Греки, верящие в бога Адониса, правы! Это бог, принявший человеческий облик! Это не может быть простой смертный!

Гидденем носил кампанские доспехи, модные в последние годы среди офицеров гвардии. Легкий панцирь состоял из двух богато украшенных, позолоченных и плотно прилегающих к телу пластин — нагрудной и чуть более скромной наспинной, соединенных на плечах и над бедрами подвижными, тоже изукрашенными застежками. Под доспехами — голубая туника, цвет суффетов, на ногах — высоко зашнурованные сандалии, шлем — традиционный, плоский, без гребня и наносника, но с богатой чеканкой.

Лабиту была благодарна воину за его многословие, ибо оно позволило ей овладеть собой и ответить спокойно.

— Благодарю тебя, Гидденем, что ты, преодолев такие трудности, все же пришел. Хотя моя просьба, а вернее, простое предложение, не так уж и важна. Ты, верно, знаешь, что скоро будет объявлена священная ночь и рощи Астарты откроются.

— Знаю! — рассмеялся Гидденем. — У нас в гвардии уже все об этом говорят и радуются. Если бы старый Баалханно вздумал и в эту ночь поддерживать свою боевую готовность, то, наверное, вспыхнул бы бунт!

Жрица презрительно поджала губы.

— Понимаю. Для вас, воинов, это лишь повод для разврата, а до жертв вам и дела нет.

— О нет, достопочтенная! Каждый приносит жертвы, кто сколько может. Твои жрецы, святейшая, за этим хорошо следят.

— Ох, не преувеличивай! В самом гнусном лупанарии вы тратите больше денег, чем стоят все ваши дары. А в роще все же иначе.

— Верно говоришь, достопочтенная!

— Каждый из вас всегда надеется на какое-нибудь особенное приключение.

Гидденем рассмеялся почти вызывающе.

— Это правда, и такое случается. Я сам в прошлом году был избран дамой, которую потом встретил в лучшем обществе. Хотя