Шепот тени - Александр Григорьевич Самойлов Страница 20

— Врёшь, как сивый мерин! — парировал второй. — Он их у того выскочки из кавалерии, у Фудзиты, на спор выиграл! На пару сёкэнов!

— Да ну? А мне говорили, он их в бане забыл, и их банщик Дзин чуть не прикарманил!

Дзюнъэй, растирая в ладонях разогревающую мазь, мысленно ухмыльнулся. Итак, оружейный мастер Окубо не только страдает от несварения, но и азартен, хвастлив и иногда теряет своё имущество. Очень полезно.

Он видел не глазами, а ушами и кончиками пальцев. Он чувствовал страх перед грядущим сражением в дрожащих мышцах молодого рекрута и восхищение своим господином в твёрдой, уверенной поступи старого ветерана, заставлявшего всех вокруг выпрямляться. Его «слепота» была его сверхсилой. Она позволяла ему видеть то, что было скрыто от всех зрячих — самую душу этого места, его надежды, страхи и самые потаённые секреты. И с каждым услышанным словом, с каждым новым кусочком мозаики, его собственная миссия казалась ему всё более чудовищным и бессмысленным актом вандализма.

* * *

Слава о «комусо с золотыми руками» катилась по служебным коридорам Каи быстрее, чем пролитую на кухне миску супа слизывает дворовый пёс. Уже через несколько дней к Дзюнъэю в лазарет заглянул молодой, щеголеватый паж в хорошем кимоно.

— Эй, ты, корзина! — крикнул он, свысока оглядывая убогое помещение. — Пойдём со мной. Господин Ямагата желает, чтобы ты посмотрел его старую рану. Только смотри, веди себя прилично и не воняй своими зельями, а то выбросим тебя с лестницы.

Сердце Дзюнъэя ёкнуло. Генерал Ямагата был одним из старших командиров, легендой армии Такэды. Его имя часто упоминалось в разговорах солдат с придыханием и страхом. Это был первый выход за пределы мира прислуги.

Его провели через внутренний двор, где тренировались самураи, мимо садов с причудливо подстриженными соснами и, наконец, ввели в высокое, просторное здание с полированными деревянными полами. Воздух здесь пахнет дорогим сандалом и воском, а не потом и лекарствами.

В приёмной генерала было прохладно и тихо. Сам Ямагата, мужчина лет пятидесяти с седыми висками и жёстким, как кремень, лицом, сидел на циновке, снимая верхнюю часть кимоно. На его плече и спине зиял уродливый багровый шрам от старого удара меча.

— Ну, где он, этот чудотворец? — проворчал генерал, не глядя на Дзюнъэя. — У меня тут плечо заныло, как к дождю. Все эти лекаря, черт бы их драл, говорят о «дисбалансе энергии», а толку — ноль. Давай, делай что умеешь, только не заговаривай мне зубы своими молитвами.

Дзюнъэй молча поклонился и опустился на колени возле него. Его пальцы, уже привыкшие к грубым спинам солдат, коснулись кожи, испещрённой не только этим шрамом, но и десятками других, более мелких. Руки генерала были твёрдыми, как камень, — мускулы человека, десятилетиями сжимавшего рукоять меча.

Он начал работу, медленно и глубоко разминая закаменевшие узлы. Ямагата сначала напрягся, затем с облегчением выдохнул.

— Так-то лучше… да, вот здесь… — он заурчал, как старый довольный тигр. — Лучше, чем тот дурак-цирюльник, который мне чуть кость не сломал…

Именно в этот момент из-за тонкой раздвижной стены из полированной бумаги и бамбука в соседней комнате послышались голоса. Негромкие, деловые. Дзюнъэй сразу узнал один из них — низкий, спокойный, властный, с лёгкой хрипотцой. Он слышал его лишь мельком у ворот, но забыть его было невозможно. Такэда Сингэн.

Дзюнъэй замедлил движения, превратившись в слух.

— …и потому я говорю, что высшая война — не в том, чтобы выиграть сражение, — раздался голос Сингэна. Он был ровным, без повышения тона, но каждое слово падало, как камень. — Она в том, чтобы сокрушить планы врага. Разобщить его союзников. Оставить его без продовольствия и воли к сопротивлению. Зачем терять десять тысяч своих солдат, если можно добиться своего хитростью и терпением?

Кто-то из советников что-то пробормотал насчёт чести и славы.

— Слава? — в голосе Сингэна прозвучала лёгкая, холодная усмешка. — Слава — это дым. Она рассеивается. А земли, которые ты сохранил, и люди, которые тебе благодарны за мир, — вот что остаётся. Я читал у Сунь-Цзы… — и он начал цитировать трактат, слово в слово.

Дзюнъэй слушал, затаив дыхание. Это был не кровожадный маньяк, жаждущий власти. Это был стратег, мыслитель, правитель. Он обсуждал не то, как лучше рубить головы, а как эффективнее организовать подвоз продовольствия в приграничные крепости, как заручиться поддержкой местных деревень, как подорвать моральный дух врага, не проливая крови.

Генерал Ямагата под его руками совсем расслабился, почти заснув, приглушённый голос его господина действовал как убаюкивающее средство. А Дзюнъэй чувствовал, как у него самого сводит желудок от конфликта. Каждое умное, взвешенное слово Сингэна было гвоздем в крышку гроба его миссии.

Прошло около получаса.

Внезапно в соседней комнате послышались шаги. Бумажная дверь передвинулась, и несколько советников вошли, низко кланяясь, сделали доклады, вышли. Дзюнъэй сосредоточенно работал, опустив голову.

Через мгновение в дверном проёме появилась ещё одна фигура. Такэда Сингэн. Он был невысок ростом, но его присутствие заполняло собой всё пространство. Он был в простом тёмном кимоно, без всяких украшений, лишь с маленьким камоном тигра на груди. Его лицо, с широкими скулами и пронзительными глазами, было спокойным и сосредоточенным.

— Ну как, Ямагата, твой новый костоправ? — спросил он, и его голос вблизи звучал ещё более весомо.

Генерал вздрогнул и попытался вскочить, но Дзюнъэй удержал его за плечо.

— Да, господин! — выпалил Ямагата. — Руки у него… золотые!

Такэда кивнул и его взгляд скользнул по фигуре Дзюнъэя, склонившейся в почтительном поклоне. Он задержался на тэнгае.

— Слепой? — спросил он у пажа, сопровождавшего его.

— Так точно, господин. Комусо.

— Интересно, — произнёс Сингэн задумчиво. — Мир лишил его зрения, но одарил иным искусством. Справедливый обмен.

Он кивнул и прошёл дальше, не удостоив Дзюнъэя больше ни словом, ни взглядом. Но для того и не нужно было. Мимо него прошла не просто цель. Прошла сила природы. Интеллект и воля, заключённые в плоть. Исходящая от него аура была не кровожадной, а… спокойно-грозной, как приближение идеально отточенного клинка. Неотвратимой и совершенной.

Когда Дзюнъэй, закончив работу, покидал покои, его руки чуть заметно дрожали. Он прошёл по коридору и в дверном проёме чуть не столкнулся с возвращающимся пажом.

— Эй, смотри куда прёшь, корзина! — тот отшатнулся. — Хотя о чём это я? Всё равно же не видишь. Ну что, жив ещё? Не вздумал там у нас сдохнуть? Говорят, господин Ямагата в восторге.

Дзюнъэй лишь молча отступил, пропуская его. Юмор пажа смешным для него не был. В ушах у него