Черные ножи 4 - Игорь Александрович Шенгальц Страница 18

Я представил на мгновение, как буду копаться среди вещей, хозяева которых уже давно мертвы, и меня, наконец, вырвало прямо под ноги Виндеку. Тот едва успел отскочить в сторону.

Марио, вышедший следом за мной из здания склада, заметил:

— Странный он какой-то. И животом мается.

Виндек подумал и предположил:

— Это от голода. Ничего, отъестся за недельку, сил наберется. Этот еще не самый дохлый. Помнишь Гуго?

Они заржали своим воспоминаниям, в которые меня посвящать не собирались. Впрочем, мне не было до этого никакого дела.

Опустошенный морально и физически, я вытер выступивший на лбу пот тыльной стороной ладони и посмотрел в высокое небо — неожиданно синее, с легкими кудрявыми облачками, несущимися прочь… прочь отсюда, из этого проклятого места, где те, кто гордо именовал себя людьми, превратились в монстров без морали и сострадания, в жестоких тварей, легко поверивших в то, что «унтерменши» не заслуживают сочувствия, что они — иные, животные, которых всем стадом можно отвести на убой.

Не должно быть им прощения! Ни сейчас, ни в будущем. Никогда.

Сделав три глубоких вдоха, я чуть пришел в себя. Надо собраться с силами. Ведь, если так пойдет и дальше, я тут и дня не протяну. Прибью одного из этих ублюдков, может, парочку… но на этом все и закончится. Либо охранники на вышках, либо сами же капо, бесцельно бродящие по территории в ожидании возвращения заключенных с работ, либо эсэсовцы убьют меня на месте. Задание генерала будет провалено, а микропленка обнаружена. Надо вернуть ее Зотову, тогда руки у меня снова окажутся развязаны.

К нам неспешной походкой приблизился унтер-офицер с нашивками шарфюрера в сопровождении пары солдат, тащивших под руки избитого в кровь человека. Марио поспешил скрыться на складе. От ворот в нашу сторону шла еще группа эсэсовцев.

— Эй, капо, чего стоим без дела? — спросил шарфюрер, недобро прищурившись. — Взяли этого и за мной!

У него изо рта неприятно пахло луком, переваренным мясом и кислым пивом.

— Помогай, Шведофф, — прошептал Виндек.

Мы перехватили избитого бедолагу у солдат, с радостью избавившихся от такой ноши, и буквально на руках понесли его следом за шарфюрером, к которому уже присоединились еще три унтера. Пленник был почти без сознания. Едва передвигая ноги, он пытался идти собственными силами, но у него ничего не получалось. Приходилось тащить.

Я прекрасно слышал разговор немцев, но не совсем понимал, о чем идет речь.

— Не маловато ли одного, Карстен? Сдохнет же быстро! Надо было брать хотя бы пятерых.

— А мы усложним задание, Ханнес. Завяжем тебе глаза! Справишься?

Унтершарфюрер с тоненькими усиками над верхней губой, несуразно высокий и слегка нелепый, похожий на молодого щенка, весело рассмеялся.

— Готов поставить на кон ящик шнапса! Я выбью минимум восемь из десяти!

— Принимается!..

Я только сейчас сообразил, что мы подошли к зданию крематория, но остановились у другого входа — не того, где вчера вечером выгружали заключенных из автобуса, а у небольшой двери с дальнего торца.

Виндек быстро открыл ее, и мы вошли внутрь, оказавшись в коридоре, тянувшемся через все здание. Но Виндека интересовала первая дверь слева, за которой находилась вытянутая комната длиной десять-пятнадцать метров. Кирпичные стены, низкие потолки, ни единого оконца и лишь небольшая лампочка под потолком, едва освещавшая помещение.

Запах в помещении стоял тяжелый, затхлый. Я почуял старую кровь.

В дальнем конце комнаты я увидел нечто вроде боковины от большой деревянной катушки для проводов — подобные используют на стройках и при протягивании промышленного кабеля, державшейся на крепких крестовинах, установленных по бокам.

Не мешкая, Виндек сделал знак тащить пленника туда, к самой катушке. Офицеры и солдаты остались в самом начале комнаты, ожидая, пока мы справимся с делом.

К катушке крепились ремни для жесткой фиксации рук и ног, и были яркой краской нарисованы расходящиеся круги, от малого в центре к большему по максимальному диаметру катушки.

И только сейчас я все понял.

Да мы же оказались в натуральном тире, где в качестве целей используют живых людей, а катушка — это своего рода мишень. Если пристегнуть к ней жертву, та уже не сможет дергаться, и будет покорно висеть, пока господа офицеры тренируются в стрельбе. При желании легко можно повернуть мишень боком или вовсе вниз головой. Как господа пожелают.

— Давай, Шведофф, шевелись, свинья! — потарапливал меня Виндек. — Иначе тебя самого запросто пристегнут в круг! Не искушай судьбу, русский…

Но мои ноги словно приросли к полу, я не мог сделать даже шаг, и тогда Виндек сам поволок пленного к катушке, а там ловко пристегнул его ремнями, и тот буквально повис на них, хотя всеми силами пытался стоять на своих ногах.

— Сюда, Шведофф, не спать!

Я все же пересилил себя и подошел ближе, стараясь не смотреть в лицо человеку, ставшему живой мишенью. Деревянный пол был весь в темных пятнах, а кирпичная стена за катушкой испещрена выбоинами от пуль.

— Проверь еще раз ремни, — приказал Виндек и вернулся к немцам. Те весело переговаривались между собой, подготавливая оружие.

Я поднял глаза на пленника. Он был худой и изможденный, как и все здесь, с синими от холода губами, многочисленными кровоподтеками по всему телу, проглядывавшему в прорванной одежде. Лет тридцать на вид. Обычное, ничем не запоминающееся лицо. Стриженный, как и прочие, коротко, но волосы уже слегка отросли.

Он поймал мой взгляд, и я не увидел страха, лишь усталость и вселенскую тоску. И ожидание.

— Пожалуйста, передайте моей матери, что я честно дрался и умер, как подобает, — зашептал он внезапно разбитыми губами. — Это важно для пенсии. Иначе не дадут ей… Деревня Волгино, Костромская область. Синий дом в конце главной улицы. Сидоркина Марфа Ерофеевна. А я — ее сын Федор. Если вы человек, отправьте ей весть!..

— Я все сделаю, — поклялся я, — ваша матушка не будет мучиться неведением…

— Благодарю, — глаза у него начали закатываться, сейчас потеряет сознание.

Но через минуту очнется от боли, когда в него попадет первая пуля.

Я не думал, просто коротко ударил его в кадык, вбивая внутрь. Федор удивленно открыл глаза и захрипел, умирая. Я прикрывал эту сцену своей спиной от немцев, и отошел только когда тело Федора перестало подрагивать.

Лучше так, чем от рук фашистов. Лучше так.

— Чего копаешься? Живо сюда! — крикнул