Падение Робеспьера: 24 часа в Париже времен Великой французской революции - Колин Джонс Страница 18

беспокойстве члену КОБ Луи-Станисласу Лавикомтери и депутату Дюбуа-Крансе, которых он случайно встретил на улице. Лавикомтери пообещал передать его сообщение в КОС и КОБ, которые, как он знал, совместно заседали в этот момент. Затем, в десять часов, Лекуантр узнал, что его собственный брат получил приказ явиться на сбор в НГ в своей секции рано утром следующего дня для выполнения специальной миссии. Лекуантр не знает, к чему это может привести, но он обеспокоен. Не просто обеспокоен – но до такой степени, чтобы явиться непосредственно в КОС около 1:30 ночи; там, однако, он обнаруживает, что два комитета находятся на секретном заседании. Колло все еще изливает злобу на Сен-Жюста и не хочет, чтобы его прерывали.

Лекуантр в высшей степени обеспокоен тем, что КОБ получает недостаточно информации о том, что происходит в городе. Если бы Робеспьер дал добро, Анрио, совместно с мэром Парижа Флёрио-Леско и национальным агентом Коммуны Пайяном (оба, общеизвестно, – ярые сторонники Робеспьера), превратились бы в страшную силу. По пути в канцелярию КОС и обратно Лекуантр встретил двух других депутатов, Станисласа Фрерона и Жозефа Камбона, которые также пытаются предупредить комитет о грозящих ему опасностях. По всей видимости, им и сквозь закрытые двери слышны громкие разглагольствования Колло – но внутрь, на заседание комитета, их тоже не допускают[148].

С точки зрения всех этих людей, потенциальная опасность для республики также является смертельной угрозой для них самих. После вчерашнего конфуза Робеспьера все боятся его мести. Подобно Карно и Ленде, Камбон относится к умеренным политическим деятелям, умеющим квалифицированно выполнять административную работу, – которых за последний год, в связи с желанием перенести войну на земли врага, прибило к монтаньярам. До революции зажиточный протестантский торговец в своем родном Монпелье, теперь он авторитетный член собрания. В 1793 году он некоторое время служил в КОС, а затем был избран председателем Финансового комитета Конвента. Финансы не входят в компетенцию КОС, и это означает, что Камбон фактически является министром финансов, и, находясь на своем посту, он заслужил похвалу за то, что справился с огромным государственным долгом Франции, который и стал спусковым крючком для революции. Хотя он и его семья в Монпелье получили прибыль от покупки «национальных земель» (то есть конфискованной собственности церкви и эмигрантов), Камбона обычно считают не коррумпированным, и поэтому он пользуется большим уважением как в умеренных кругах, так и в кругах монтаньяров. Однако его все больше раздражает то, как отсутствие Робеспьера влияет на твердо проводимую политику КОС и заботы конкретных его членов. Это означает, что нападки Робеспьера на него в Конвенте – его собственное имя и имена его сотрудников в КОС Рамеля и Малларме оказались едва ли не единственными, которые вслух произнес Робеспьер, – переполнили чашу его терпения. Тем не менее, выступая против Робеспьера в Конвенте, Камбон, по его собственному разумению, сжег все мосты. У него есть привычка каждый вечер посылать дневную газету своей семье в Монпелье. Этим вечером он оставляет на полосе вечерней газеты, содержащей парламентский отчет, приписку: «Завтра умрет либо Робеспьер, либо я»[149].

Для Станисласа Фрерона, который вчера также присоединился к хору критиков Робеспьера на дебатах в Конвенте, ставки столь же высоки. Сын известного писателя, Фрерон-младший в последние годы Старого порядка и в первые годы революции также зарабатывал себе на жизнь пером. Его радикальная журналистика в начале 1790-х годов соответствовала жесткому курсу «друга народа» Жан-Поля Марата и позволила ему избраться в Конвент в качестве депутата от Парижа. Он один из множества депутатов, отправленных в середине и конце 1793 и начале 1794 года в командировки с поручениями[150] – сокрушить гидру федерализма, роялизма и контрреволюции. Его – вместе с провансальским депутатом Полем Баррасом – местом назначения стал департамент Вар на итальянской границе, где «федералистский мятеж» обернулся откровенной изменой: повстанцы сдали французские военные корабли, стоявшие на якоре в гавани Тулона, британскому королевскому флоту. Фрерон и Баррас осадили город, а затем захватили его (при ощутимой помощи молодого корсиканского капитана артиллерии, горячего сторонника Робеспьера; а зовут его, странным образом, – Наполеоне Буонапарте[151]), после чего приступили к усмирению этого района.

Тем не менее к тому времени, когда Баррас и Фрерон в мае 1794 года вернулись в Париж, они уже были не столько овеяны славой, сколько вызывали, чем дальше, тем больше, подозрения в том, что их репрессии были за гранью разумного и что они использовали данную им власть для личного обогащения за счет охваченных войной земель. Чтобы попытаться прояснить ситуацию, двое мужчин наведались домой к Робеспьеру. С большим трудом миновав жену и дочерей Дюпле – арендодателя Робеспьера, также выступившего в роли охранника своего жильца, – они застали его в ванной. К моменту их появления тот только-только закончил припудривать волосы. Напрочь проигнорировав присутствие двух мужчин, он продолжил свой утренний туалет и, почистив зубы и выплюнув воду незваным гостям под ноги, уселся в бесстрастной и пренебрежительной позе, чтобы выслушать их заявление. Затем он выпроводил их[152].

У самого Робеспьера нет опыта работы депутатом, которого посылают с миссией в провинцию. Командированные сыграли жизненно важную роль в восстановлении порядка там, где федералисты подняли оружие против Конвента: эти депутаты подавляли восстания и принуждали провинции подчиниться Революционному правительству. Особенно энергично взялась за эти миссии фракция монтаньяров – и даже парализованному Кутону удалось ненадолго вырваться в Лион[153]. Однако Робеспьер (как, собственно, и Барер) – один из тех очень немногих в КОС, кто никогда не выезжал на задания. Его познания о том, как именно разворачивалось силовое противостояние революции за пределами Парижа, полностью основано на очных контактах и переписке с избранным числом информаторов.

Один из пользующихся наибольшим доверием Робеспьера источников – его младший брат Огюстен[154], которому он помог избраться в Конвент. Огюстен ездил в командировку на юго-восток. Он тоже присутствовал при захвате Тулона и, таким образом, может распространять сплетни о Баррасе и Фрероне. Но и другие тоже есть. Аналогичную информацию о том, чем занимаются в командировках на западе и юго-западе депутаты, предоставляет в КОС юный протеже Робеспьера, Марк-Антуан Жюльен[155]. Он, например, критиковал чрезмерную жестокость, проявленную депутатом Жан-Батистом Каррье при подавлении пророялистского крестьянского восстания в Вандее. Затем он перебрался в Бордо, откуда слал поток донесений о проступках откомандированного депутата Тальена: среди прочего в этих отчетах фигурировала любовница Тальена Тереза Кабаррюс. Ряд амбициозных радикалов из Лиона, ныне находящихся в Париже, тоже снабжают Робеспьера докладами о весьма кровавых репрессиях против федералистов Лиона в конце 1793 и 1794 годов – после того, как Кутон вернулся в столицу. В данном случае вина возлагается на его коллегу по КОС Колло д’Эрбуа и депутата от Внутренней Луары Жозефа Фуше[156].

Фуше уже давно не выходит из головы Робеспьера. Хотя Робеспьер знает его со времен своего пребывания в Аррасе – в какой-то момент этот человек, говорят, ухаживал за сестрой Максимилиана Шарлоттой, – он искренне его ненавидит[157]. Бывший учитель-ораторианин, ставший радикальным атеистом, он для Робеспьера nec plus ultra определенного рода опасного, аморального и политически безрассудного депутата в командировке. Фуше представляет собой комбинацию четырех элементов, вызывающих у Робеспьера неприязнь. Во-первых, склонность к чрезмерному применению насилия при подавлении «федералистского мятежа» и его последствий. Еще до первых месяцев 1794 года город Лион подвергся значительным разрушениям; там казнили, по некоторым источникам, около 1900 человек. Гильотину сочли слишком медленной, чтобы пропустить через себя такое количество людей, поэтому многих осужденных расстреливали группами – такой вид казни назывался mitraillades (в сущности, это был расстрел из пушек с использованием картечи – mitraille). Столь чрезмерный уровень замешанного на мести насилия, по мнению Робеспьера, подталкивает все новых людей в ряды контрреволюционеров.

Во-вторых, Фуше считается продажным и коррумпированным и подозревается в том, что во время своих поездок он набил карманы за счет республики. Он – первейший подозреваемый в участии в «иностранном заговоре», и виной тому его алчность. В-третьих, Фуше также является одним из самых наглых атеистов в Конвенте,