Кинжальщики. Орден низаритов без легенд и мифов - Вольфганг Викторович Акунов Страница 16

Тотальная иранизация всех сторон жизни халифата при Аббасидах не обошла стороной и халифское войско, чей состав заметно изменился. Роль в войске повелителя правоверных арабов пустыни – бедуинов – все больше сходила на нет. Бедуинов заменяли наемные войска, преимущественно иранского, а затем – и тюркского происхождения (которые со временем стали превращать аббасидских халифов в своих марионеток, а порой – даже устранять их физически, заменяя своими более послушными ставленниками). Все эти обстоятельства, не всегда в полной мере осознаваемые современниками событий, служили наглядными свидетельствами прогрессирующего ослабления единства и взаимосвязей внутри исламского мира.

С течением времени держава Аббасидов становилась все менее централизованной. В ней усиливались центробежные тенденции. В результате постоянно ускоряющейся децентрализации правители на местах начали становиться все более самостоятельными и независимыми от своего все более призрачного и гипотетического верховного владыки, утопающего в расслабляющей роскоши в далеком Багдаде, в то время как основная масса его подданных погружалась во все большую нищету. Какая уж там «асабийя», какая социальная справедливость и социальная солидарность!.

Перефразируя нашего знаменитого поэта Александра Сергеевича Пушкина, можно было бы сказать:

«Багдад остыл от пота битвы

И пьет вино в часы молитвы»…

Это все более ярко выражаемое стремление к независимости на местах создавало для Аббасидов все больше проблем. Вследствие постоянных социальных волнений и беспорядков возрастала воинственность групп недовольных на разных уровнях исламского общества, что таило в себе угрозу мощных общественных потрясений. Династия Аббасидов жила в условиях все нарастающего страха перед множащимися день ото дня заговорами, направленными на свержение ее гегемонии. Страх Аббасидов утратить власть над «уммой» довел их до того, что они предпочли опираться не на собственных подданных (которым боялись доверить оружие), а на иноземные наемные отряды, служившие халифам за деньги. В довершение всех бед и невзгод Аббасидов, осложнилось и их экономическое положение. Утрата багдадскими халифами эффективного контроля надо все большим числом областей халифата неизбежно приводила к уменьшению налоговых поступлений, остававшихся на местах в распоряжении местных бюджетов, а не стекавшихся, как прежде, отовсюду в «богоданный» Багдад. Династия Аббасидов, с ее непомерно разросшейся и обирающей налогоплательщиков до нитки, выжимая из податного населения как можно больше для пополнения казны халифа, но не забывавшей и о собственной мошне, чиновной бюрократией (как правило, иранского происхождения), сталкивалась со все возрастающими трудностями в деле обеспечения необходимых потребностей своего современного и развитого (для описываемого времени) государства. Что подтверждалось, в частности, постоянным обесцениванием денег (то есть девальвацией – последним средством спасения утрачивающих платежеспособность и впадающих вследствие этого в кризисное состояние суверенных государств), что усиливало недовольство подданных и крайне осложняло финансовую жизнь державы правоверных.

Наименее опасным для Аббасидов шиитским течением были шииты-«двунадесятники», верившие, что двенадцатый имам в цепи преемства от пророка Мухаммеда (через линию потомков Али – Алидов) исчез, скрылся, но вернется в некий предназначенный, но неизвестный людям срок, чтобы восстановить в исламском мире власть законной, «праведной» династии отпрысков «хазрата» Али. «Двунадесятники» также верили в грядущий приход «спасителя» – Махди – аналога иудейского Машиаха, христианского Мессии и маздаяснийского Саошьянта, и разработали целую мартирологию вокруг фигур имамов, претерпевших мученическую смерть за свою веру в прошлом. Однако подход «двунадесятников» к концепции Махди фактически предписывал им пассивную модель поведения. По воззрениям двенадцатиричников, спасителю-Махди надлежало явиться, чтобы исправить мир и править миром, когда для этого придет время, вне зависимости от поведения ожидающих его прихода правоверных, не способных ускорить его приход, что бы они ни делали. Поэтому двунадесятники, в общем и целом, были готовы мириться с существующим положением дел, включая правление «неправедных» Аббасидов, и сосуществовать с их режимом, хотя и ничего не предпринимавшим для улучшения положения шиитов, упрочения и распространения шиитского течения в исламе.

В отличие от этих характерных для «двенадцатиричников» пассивного отношения к существующим порядкам и покорности судьбе, другая ветвь шиитов – измаилиты, известные также как «семиричники», «семеричники» или «сабеи» (от арабского «сабийя» – «семь»), по той причине, что ранние измаилиты признавали законными только семерых имамов, кончая Мухаммедом ибн Измаилом, взяли на себя гораздо более активную и проповедническую роль, чем куда более ортодоксальные и умеренные конформисты-«двенадцатиричники». «Семиричники»-измаилиты верили, что обязаны готовиться к приходу грядущего Махди и готовить его приход своими действиями, активно вмешиваясь в происходящее, а не предаваясь созерцательной бездеятельности. Поэтому группировка измаилитов-семеричников, не склонных мириться с властью «неправедных», «неправильных», «ненастоящих» халифов из дома Аббасидов, очень скоро превратилась в центр сопротивления аббасидскому режиму и фермент социального недовольства (усердно ими же самими разжигаемого, раздуваемого и поддерживаемого) во многих частях исламского мира, например – в Иране-Персии, Магрибе (Северо-Западной Африке) и особенно – в Йемене, на самом Юге Аравийского полуострова. Их пламенная «ревность об истинной вере» и радикализм, резко контрастировавшие с пассивным конформизмом двунадесятников, стимулировали рост фракционности в недрах исламского мира. Все более ожесточенная фракционная борьба, в свою очередь, способствовала росту влияния воинствующих групп зилотов-фанатиков, чьей кульминационной точкой стало, в конце концов, возникновение группировки низаритов.

Притязания измаилитов наталкивались на ожесточенное сопротивление их противников. По мере обострения конфликта, опасность, исходившая от мусульманских сил, не желавших признавать претензии Измаила и его потомства на халифскую власть, настолько возросла, что Мухаммед ибн Измаил, седьмой имам измаилитов, был вынужден уйти в подполье, скрыться. По этой причине он вошел в историю ислама как «аль-Махтум», что означает «Скрытый (имам – В. А.)». Так имамат оказался скрытым от внешнего мира на протяжении следующего века, считаясь «непосвященными», «профанами», более не существующим. Но сами измаилиты верили, что имамат, передаваемый по линии наследования Мухаммеда его преемникам, продолжает свое существование, хотя и ставшее, в силу неблагоприятных внешних обстоятельств, до поры – до времени, из явного тайным.

Гонения, воздвигнутые иноверцами на измаилитов, вынуждали их продолжать свою деятельность, практиковать свои верования и распространять свое вероучение в обстановке строжайшей конспирации. Вынужденные, из соображений безопасности, исповедовать внешне, для видимости, ортодоксальную форму ислама и практиковать ортодоксальную исламскую обрядность, они хранили свою подлинную доктрину в глубокой тайне от «непосвященных». Согласно их «сокровенной» доктрине, как Коран, исламское Священное писание, в целом, так и каждая содержащаяся в нем буква, наряду со своим внешним, буквальным содержанием и смыслом, предназначенным для «непосвященных», имеет и глубоко завуалированный, символический, тайный, скрытый, эзотерический смысл, раскрывающийся лишь «посвященным», нуждающимся, для его правильного истолкования, в правильной интерпретации, в руководстве боговдохновенного наставника. Для большинства (если не всех) правоверных мусульман – суннитов, подобный кощунственный, с суннитской точки зрения, подход к священному