Крематорий здравомыслия - Вадим Габриэлевич Шершеневич Страница 3

Словами лечить мою рану,

Душу мою лечить.

Но теперь печальна дорога

И тяжел мой удел.

Я не смею тревожить Бога:

У него много дел.

Рюрик Ивнев.

СПБ

Вадим Шершеневич

Город

Летнее небо похоже на кожу мулатки,

Солнце, как красная ссадина на щеке;

С грохотом рушатся элегантныя палатки

И дома, провалившись, тонут в реке.

Падают с отчаяньем в пропасть экипажи,

В гранитной мостовой камни раздражены;

Женщины без платья – на голове плюмажи

И у мужчин в петлице ресница Сатаны.

И Вы, о, Строгая, с электричеством во взоре,

Слегка нахмурившись, глазом одним

Глядите, как Гамлет в венке из теорий

Дико мечтает над черепом моим.

Воздух бездушен и миндально-горек,

Автомобили рушатся в провалы минут

И Вы поете: «Мой бедный Иорик!

Королевы жизни покойный шут».

За городом

Грустным вечером за городом распыленным,

Когда часы и минуты утратили ритм,

В летнем садике под обрюзгшим кленом

Я скучал над гренадином недопитым.

Подъезжали коляски, загорались плакаты

Под газовым фонарем, и лакеи

Были обрадованы и суетились как-то,

И бензин наполнял парковыя аллеи…

Лихорадочно вспыхивали фейерверки мелодий

Венгерских маршей и подмигивал смычок,

А я истерически плакал о том, что в ротонде

Из облаков луна потеряла пустячок.

Ночь прибежала и все стали добрыми,

Пахло вокруг электризованной весной…

И, так как звезды были все разобраны,

Я из сада ушел под ручку с луной.

Разбитые рифмы

Из-за глухонемоты серых портьер,

Цепляясь за кресла кабинета,

Вы появились и свое смуглое сердце

Положили на бронзовыя руки поэта.

Разделись и только в брюнетной голове

Черепашилась гребенка и желтела.

Вы завернулись в прозрачный вечер

И тюлем в июле обернули тело.

Я метался, как на пожаре огонь,

Шепча: «Пощадите, снимите, не надо!»

А Вы становились все тише и тоньше

И продолжалась сумасшедшая бравада.

И в страсти, и в злости, кости и кисти

На части ломались, трещали, сгибались…

И вдруг стало ясно, что истина

Это Вы, – а Вы улыбались.

Я умолял Вас: «моя? моя!»,

Волнуясь и бегая по кабинету.

А сладострастный и угрюмый Дьявол

Разставлял восклицательные скелеты.

Тихий ужас

Отчего сегодня так странна музыка?

Отчего лишь черныя клавиши помню?

Мой костюм романтика мне сегодня узок,

Воспоминанье осталось одно мне.

В моей копилке так много ласковых

Воспоминаний о домах и барышнях.

Я их опускал туда наскоро

И вот вечера мне стали страшными.

Писк мыши, как скрипка, и тени, как ведьмы,

Страшно в сумраке огромнаго зала!

Неужели меня с чьим-то наследьем

Жизнь навсегда связала?

И только помню!.. И в душе размягченной –

Как асфальт под солнцем – следы узорные

Чьих-то укоров и любви утонченной! –

Перестаньте, клавиши черныя!

Вадим Шершеневич.

Москва

Павел Широков

«Холодный день, как дельный метранпаж…»

Холодный день, как дельный метранпаж,

Весь – распыленный луч электролампы,

Садится сумрачно в моторный экипаж,

Глупея, как старинные эстампы.

Ночь, старый вечносиний свой салоп

Неторопливо застегнув крючками,

Перешагнула крайний небоскреб

И вниз взглянула звездными очками.

Но не заснет громадный Грохомет, –

Он слово «сон» ненадобно откинул

Из-за того, что для его работ

«Секунда-жизнь» есть величайший стимул.

В сплетенных в сеть струнах стальных полос

Струится глухо стелющейся лентой

Гул множества вертящихся колес –

Последний звук прошедшаго момента.

А высоко, над крышами, маяк

Себя сравнил с звездой; но он полезней,

Как неподвижный полуночный знак

Для летунов, тонущих в небной бездне.

Впитав умом обратные века,

Гляжу на все с вершины виадука –

И странно мне и жутко – так, слегка

Железо ферм и колебанье стука.

Вечер

Разбрасывая злостный хмель,

Кокетливо глядят витрины,

А тени, трогая панель,

Распрыгались, как балерины.

В костюмы дорогих конфект

Для улиц женщины одеты

И жадно взорится проспект

На дверь ночного кабарэтта.

Чуть слышимым шуршаньем шин

Зовут с собой автомобили, –

Ведь в даль колесами машин

Так весело промерить мили.

Пусть в этот вечер входит тот,

Кто сердцем нестерпимо молод!..

Как очень дальний пароход,

Бормочет задремавший город.

Павел Широков.

С.-Петербург.

Борис Лавренев

Q-oquis

Вы приедете в малиновом ландолете

С маленьким пучком пармских фиалок.

Спасибо, что Вы вспомнили о поэте,

Который так Вам верен и так жалок.

Я приму Вас в маленькой комнате,

Уставленной звездами белых лилий,

И буду рад, если здесь Вы вспомните

Всех, кого любите и кого любили.

Слушая хрипенье часовой кукушки,

Вы разольете в чашки дымящийся кофе,

А я сяду у Ваших ног на подушке

И буду читать Вам нежныя строфы.

Играя перчатками и печенье разжевывая,

Вы будете болтать о весне, о ненастье,

А я, Ваши детские пальцы перецеловывая,

Буду верить, верить, что возможно счастье.

А вечером, прижавшись на темной лестнице

Ко мне, Вы уедете в пыхтящей машине