ПоэZия русской зимы - Алиса Владимировна Орлова Страница 19

В доме, в котором пятеро – Мы и Святая Троица…

«И билось солнце в чёрных волосах…»

И билось солнце в чёрных волосах,

И целый мир с тобою на весах

Склонялся вправо, снам весенним вторя,

Большому незабудковому морю,

Несущему тугие паруса,

И синие прищурые глаза

Смотрели исподлобья однолюбо,

Стирался полусонный Мариуполь

Из памяти и пёстрых геокарт,

Молчал ты, как молчал холодный март

На целом европейском континенте

О возведенных в культ войне и смерти…

«Мы выросли на цельном молоке…»

Мы выросли на цельном молоке

соседской отелившейся коровы,

На русском роке, русском языке

и каждом нецензурном его слове

(а лучше и не скажешь/не пошлёшь),

На памяти, уложенной в альбомы,

На брюках хлопчатобумажных клёш,

Певцах-миллионерах из детдома,

На книгах, перечитанных не раз,

и воздухе, пропитанном мимозой,

Мы выросли в рабочий глас и класс

на беломорканальных папиросах,

На улицах, носящих имена,

гоняя мяч до оклика к обеду,

Вставай, моя огромная страна,

Мы выросли на скорую победу…

«Беда смотрела в чёрные глаза…»

Беда смотрела в чёрные глаза,

Беда глушила залпом голоса

и пламенные левые моторы,

и пальцы по-мальчишески скрестя,

кричал Солдат, как малое дитя,

и крик его стократно был повторен

в потёмках, серебрёная земля

качала молодые тополя,

раскачивала ноги молодые,

Солдат смотрел в лицо лихой Беде,

и не было ни танков, ни людей

вокруг – сияли нимбами святые.

– и что теперь? – спросил Он у Неё, —

остались только мы с тобой вдвоём

на этом поле, выжженном под корень.

ответила Беда:

– прощай, Солдат,

окончена пора кровавых жатв

и их же оправдательных теорий.

неспешно уходила, бормоча

зарницами воздушного бича,

хлестал он до рассветного тумана.

среди святых один Он был не свят,

оставшийся в живых простой Солдат —

здесь за него молилась, видно, мама…

«и разрубая узел гордиев…»

и разрубая узел гордиев,

земля переживала страх и гнев

от виденного за земные сутки,

ловились человеки, как попутки,

закрашивала мрачные тона

неполная растущая луна,

и утро, пережившее изломы,

лечило неприятные симптомы

горячим шоколадным молоком,

и вёз людей прокуренный вагон

на дачу или прочую работу

в обычную июньскую субботу

с нехитрым рюкзаковым багажом,

рубеж был до зубов вооружён,

трофейные выпячивались танки,

над ними белокрылый тихий ангел

присматривал хранимого бойца,

и бились материнские сердца

в нём, будто в одно целое сгрудившись,

и не было ни здравых, ни погибших —

одна непобедимая страна

и новая война, война, война…

«кому теперь легко? ответ в вопросе…»

кому теперь легко? ответ в вопросе,

солдатам, на полях почившим в бозе

с Россией на сомкнувшихся устах,

и после боя счёт всегда неравный,

отложено возмездие до завтра,

пропущены прозрачные полста

в молчании, для сна – часа четыре

и вечность – для героя в целом мире

без права на ремесленный отгул,

враги несут тяжёлые потери —

в составе, но значительнее – в вере,

а я нести такое не могу,

и пусть не ждёт у врат меня апостол,

я встречусь с тем, кто нас однажды создал,

есть у него приёмные часы,

и спросит Он у русского солдата:

– тебе легко? – мне лёгкого не надо,

а надо только мира во Руси…

«И были чьи-то жизни на кону…»

И были чьи-то жизни на кону,

Рассвет, подобно первому блину,

Из моря выходил растущим комом.

Мы шли домой, но, не нашедши дома,

Вступали на свинцовую тропу,

Плечом к плечу – мы шли – стопа в стопу,

Мечтая возродить и возродиться,

Закат, как киноварная тряпица,

В дорогу нас, алея, провожал.

Мы шли домой. За шагом новый шаг,

И каждый – невзорвавшаяся мина.

Мы шли домой, но проходили мимо.

«Не зарывая голову в песок…»

Не зарывая голову в песок

Родных пустынь и их же миражей,

Мир совершал последний марш-бросок

И поражал удобную мишень,

А под ногами плавилась земля,

Как будто весь сошёл святой огонь,

И благодать, как мёртвая петля,

Вонзалась в зыбь сухую глубоко,

И видел Бог не высший пилотаж

Своих даров в Адамовых руках,

А мир, переодетый в камуфляж,

Оставивший себя же в дураках.

Сочилась человеческая кровь

Струёй из отвоёванной земли,

Бессмертием посмертным слыл герой,

Примеривший двенадцатый калибр.

«мама, мне скоро ехать отсюда вот…»

мама, мне скоро ехать отсюда вот,

воин в рип-стоп доспехах за сотни верст

тащит свой небогатый походный скарб

[быть налегке солдату велит декабрь

и бережливость тыла], всего по раз —

термобельё и мыло, боезапас,

баночные консервы и сухари,

взвод [и на взводе нервы] на раз-два-три

приступом осаждает минутный страх,

к вечеру холодает и терпит крах

план полевого штаба [смеётся Бог],

мама, закончен рапорт, но вечен бой…

«И обернётся лето ноябрём…»

И обернётся лето ноябрём —

Из жара сразу в крепкие морозы,

Мы русские, а значит, не умрём,

Раз – плюнем, два – привычно разотрём

Стремительно пронесшуюся осень.

В округе, неожиданно большой,

Как будто и нехоженой доныне,

Всё будет непременно хорошо,

И за неразделённым рубежом

Не будет больше войн в мирском помине.

Распустится