ПоэZия русского лета - Максим Адольфович Замшев Страница 16

говорит: «Всё в жизни повторимо».

Всех родных – бессчётное число —

вывели живыми из подвала.

Ни секунды мимо не прошло.

Ни мгновения не миновало.

«Остаются стекло и щебёнка…»

Остаются стекло и щебёнка,

испарившейся крови следы.

Остаётся слезинка ребёнка —

неподъёмная капля воды.

Остаётся зелёная палочка,

муравейного братства секрет.

Остаётся азовского парубка

неопознанный труп на земле.

Позабытое заново пройдено.

Что задумался, рыцарь на час?

Не с того начинается Родина?

Но с чего-то же надо начать.

Наконец, остаются Каштанка,

Белый Бим и собака Муму

и сидят у разбитого танка,

вопросительно глядя во тьму.

«Война не будет длиться вечно…»

Война не будет длиться вечно,

конечен счёт её скорбей.

Задумчиво и человечно

ползёт по кухне муравей.

Вот он спустился с ножки стула

и на полу продолжил путь.

Он крана глянцевое дуло

обходит, чтоб не утонуть.

Посмотрим, что у них в пенале:

крупа и сахар, соль и мёд.

Что ожидает нас в финале?

Кто проиграет, чья возьмёт?

Война не будет длиться годы —

и он сквозь щёлочку в окне

выходит в вольный мир природы,

стремясь к покинутой родне.

Песчаный холмик – не могила,

а дом, в котором все свои.

«Приятель, где тебя носило?» —

воскликнут братья-муравьи.

И он расскажет им про доты,

про долгий штурм пчелиных сот,

про стрекозиные налёты

и не стемнит, и не соврёт.

Про то, как он бродил по кухне,

отбившись ночью от полка,

как он мечтал, что мир не рухнет,

а только сдвинется слегка,

лишь понарошку и в уме лишь.

Но муравейника сыны

ему ответят: «Что ты мелешь?

Здесь нет и не было войны».

Иван Купреянов

Бессмертный полк

Мёртвые – проще.

Мёртвые – жёстче.

Мёртвые – неба

земного мощи.

Красная площадь!

Красная площадь!

Красная площадь,

эпох помесь,

слушай шаги живых!

Те, кто за нас боролись, —

вспомним сейчас про них.

На современных лицах —

чёрточки чьи видны?

Вот бы кому молиться —

Русским Богам Войны.

Быть им хотелось теми,

кто созидает мир.

Но прочертило время

пулями штрихпунктир.

Мир распрямил пружины,

время проткнув насквозь.

Все ещё были живы.

Всё только началось.

И потянулись роты

с улиц и площадей.

Небо, куда ушло ты?

Небо ушло – в людей.

Небо лежит под Вязьмой.

Небо лежит в Крыму.

Небо упало наземь —

вечный покой ему.

Цифры от века лживы.

Слово – наотмашь бьёт.

Мёртвые и живые —

это один народ.

Сердце стучит, ускорясь.

Слушай шаги живых!

Те, кто за нас боролись, —

что мы теперь для них?

Те, кто за нас погибли,

были живее нас —

это они могли бы

бросить в лицо сейчас.

Что же вы, скажут, братцы,

выбрали путь не тот?

Кто тут в неполных двадцать

не для себя живёт?

Кто оторваться сможет

от телефона, ну?!

Кто тут готов под кожу

взять – и впустить войну?

Чтобы еды не стало,

чтобы кусали вши,

чтобы кусок металла

вырвал кусок души?

Что назовётся Русью —

памятник под горой?

Если живые струсят —

мёртвые встанут в строй.

Знамя Победы вскинут,

неба закатный шёлк.

Будет из Рая вынут

снова Бессмертный Полк.

Между мирами – прорезь.

Сердце стучит под дых.

Те, кто за нас боролись, —

не забывайте их.

15.04.2015

«Река застыла. Стала вроде битума…»

Река застыла. Стала

Вроде битума.

Куски кварталов города разбитого

Слепила воедино кое-как.

Не видно ни прохожих, ни зевак —

Одни собаки. Да и тех немного.

Какие-то идут почти не в ногу.

У некоторых просто нету ног,

У этих – нет голов,

У этих – бок

Отсутствует.

И сквозь дыру видны

Деревья, небо, выбитые окна.

Идут своей дорогой пацаны.

У этого из живота осока

Растёт. А у кого-то клён.

А тот чему-то очень удивлён —

Улыбка до ушей, и для неё,

Похоже, постаралось вороньё…

Они идут из пункта А в пункт Б.

Наверно, по чьему-нибудь приказу

Все вместе возвращаются на базу —

А может быть, и сами по себе.

А может быть, они не знают даже,

Куда идут, какой излом в пейзаже —

Последний.

Да иди уже,

Иди.

Ни тьмы, ни света —

Дождик впереди.

20.04.2014

«На праздничном торте ландшафты милей…»

На праздничном торте ландшафты милей,

чем на запеканке Карпаты.

Здесь чешут бугристую кожу полей

копателей серых лопаты.

Крошится глазурь ледовитая – хрусь!

Детинец мерещится, Кремль,

когда поднимается Древняя Русь

из толщи лилового крема.

Берёзовый дым кособоких хибар

и банные сочные девки.

Копатели свой собирают хабар,

колышется знамя на древке.

Имбирные всадники едут в закат

в иной, не кондитерской неге.

И каменный бог шоколадки «Киткат»,

и половцы, и печенеги.

Где Д. Мережковский увидел свинью,

где чудилась Блоку невеста,

реальную сущность скрывает свою

изнанка слоёного теста.

Стряхнуть этот сахарный морок нельзя,

копатели роют траншеи.

И ласково режут друг другу князья

съедобные сдобные шеи.

И я понимаю про грозную Русь:

мы