Том 2. Лошадь Паллада - Борис Бета Страница 16

Мотор мчался к Амурскому заливу.

Через полчаса вся охранка была поднята на ноги. Но автомобиль, – как в воду канул.

Один чудаковатый шпик, любитель природы, купавшийся в 12 часов ночи на Амурском заливе, клялся и божился, что автомобиль влетел в воду, где и скрылся. За что и получил строгий выговор от начальльства.

Опрошенные китайцы-джонщики в один голос заявили, что видели в эту ночь черта с огненными глазами, который живет под водой.

Г. Травин.

Стихотворения, посвященные Б. Бете

А. Несмелов. Случай*

Борису Бета

Вас одевает Ворт или Пакэн?

(Я ничего не понимаю в этом.)

И в сумрачном кафе-америкэн

Для стильности встречались вы с поэтом.

Жонглируя, как опытный артист,

Покорно дрессированным талантом,

Он свой весьма дешевый аметист

Показывал сверкальным бриллиантом.

Но, умная, вы видели насквозь

И скрытое под шелком полумаски,

Ленивое славянское «авось» –

Кололи колко острые гримаски.

Когда ж в гостиных заворчало «вор!» –

Предчувствуя уродливую драму,

Вы первая сорвали приговор

И бросили на провод телеграмму.

И трус на миг остановил клинок

Над узелком испытанной развязки,

И щупальцы склонявший осьминог

Был ранен жестом смелой буржуазии.

А. Несмелов. Авантюрист*

Борису Бета

Весь день читал (в домах уже огни)

Записки флорентийца Бенвенуто.

Былая жизнь манила, как магнит,

День промелькнул отчетливой минутой.

Панама. Трость. Тяжелый шар упал.

С морских зыбей, с тысячеверстных тропок

Туман, как змей, закованный в опал,

Ползет внизу, в оврагах синих сопок.

– Вся ночь моя! – Его не ждет жена:

Покой судьбы – ярмо над тонкой выей.

Как та скала: она окружена

И все-таки чернеет над стихией.

Со складок туч фальшивый бриллиант

Подмел лучом морскую площадь чисто.

– Как сочетать – пусть крошечный – талант

С насмешливым умом авантюриста?

Бредет сквозь ночь. В кармане «велодог»,

В углу щеки ленивая усмешка…

– Эй, буржуа! Твой сторож, твой бульдог

Заснул давно: на улице не мешкай.

Притон. Любовь. Страдание и грязь

Прильнут к душе. Так оттиск ляжет в глине.

А завтра днем, над книгою горбясь,

Дочитывать бессмертного Челлини.

А. Несмелов. Урок*

Борису Бета

Ты сорванец, и тусклый алкоголь

Оттягивает выстрелы таланта.

Твои друзья – расслабленная голь,

А твой ночлег – китайская шаланда.

Но подожди, и мышцы крепких скул

Ты вывихнешь одним скрипящим стиском,

И ветка жил нальется по виску,

И день придет – птенец с голодным писком.

А нынче – жизнь. Бульвар, и ресторан,

И женщины прижатый локтем локоть.

Весь мир тебе – распластанный экран,

А мудрое томление далёко.

Не попадись в его томящий круг,

Не верь подделывателям алмазов.

И я тебе, мой пораженный друг,

Как Митеньке – папаша Карамазов.

М. Щербаков. Современность*

Борису Бета

Когда-то царственным венцом

Венчался вождь сердец – певец,

И свитки пламенных канцон

Хранил раздушенный ларец.

Теперь же должен ловчий слов

Идти на грубый лов монет,

И сыпать жемчуга стихов

В надменный крик столбцов газет.

Но не пропустит зоркий взор

Среди реклам и жирных строк

Твоих стихов простой набор,

Как в щебне – голубой цветок!

Л. Гомолицкий. Памяти Бориса Буткевича*

Твоя судьба, великий трагик – Русь,

в судьбе твоих замученных поэтов.

Землей, намокшей в крови их, клянусь:

ты не ценила жизней и сонетов.

Пусть тех нашла свинцовая пчела,

пусть в ураганах подломились эти –

судьбой и скорбью вечною была

причина смерти истинной в поэте.

Черт искаженных – исступленный вид! –

твоих жестоких знаков и волнений

не перенесть тому, кто сам горит,

сам исступлен волнами вдохновений…

Не только душ, но их вместилищ – тел,

горячих тел – ты тоже не щадила.

Я трепещу, что высказать успел

все, что молчаньем усмирит могила.

В тот год, когда, разбужена войной,

в коронной роли земли потрясала, –

ты эти зерна вместе с шелухой,

в мрак мировой рассыпав, растоптала…

В чужую землю павшее зерно,

раздавленное русскою судьбою!

И утешенья гнева не дано

нам, обреченным на одно с тобою.

Наш гнев устал, – рождаясь вновь и вновь,

он не встречает прежнего волненья,

и вместо гнева терпкая любовь

встает со дна последнего смиренья.

Некрологи, воспоминания

А. Несмелов. Борис Бета-Буткевич*

На смерть талантливого поэта

Летом 1920 года в редакцию газеты, в которой я в то время работал в г. Владивостоке, принесли письмо на мое имя. В письме были стихи и записка. Некто, подписавшийся Борисом Буткевичем, предлагал мне купить для газеты его стихотворения за двадцать пять иен и пояснял, что деньги нужны ему неотложно для того, чтобы уехать из Владивостока.

Я вышел в приемную. Там стоял коренастый парень в солдатской шинели. Шинель была без хлястика и напоминала капот. Лицо у парня было серое, нездоровое и кривилось левой стороной: от носа к губам набегала глубокая, как от боли складка.

– Пусть придет Буткевич, – сказал я.

– Это я, – был ответ.

– Тогда пойдемте ко мне.

От нового знакомого я узнал, что он офицер; как и мы все – «в резерве», ибо не хочет служить у красной владивостокской власти.