Записки аэронавта - Алексей Петрович Цветков Страница 11

мы столкнулись на острие ни осла ни овна

вот овца подошла но и та ни в чем не виновна

ей ведь тоже отняли голос она одна

попусти зодиак застегнуть ожерелье года

так и выкосит бронза весь присмиревший гурт

на окраине мира где меркнет граница горя

звезды наших кибиток наших юрт

«я вас любил любовь еще вообще…»

я вас любил любовь еще вообще

я к землякам вернусь и к землеройкам

в их сводчатые дачи чернозема

или другое место подберу

как древний богатырь на перепутье

у надписи abort retry ignore

или не я а кто-нибудь из них

пока пустые проницал сердца я

вас заточил в одну из вечных книг

и умер в ней смеясь и прорицая

или не вас а грустную вон ту

что прорезью в строке как запятая

о ней уже не спеть когда во рту

отговорила рыбка золотая

но alt-control-delete и вот обратно

с повадками подводного щегла

летит виляя хвостиком опрятно

такая маленькая и жива

«мозг ослаблен силлабическими стихами…»

мозг ослаблен силлабическими стихами

играй аллерген если тополя пушисты

у ларька на взводе боевые стаканы

по лицам видно что наши а не фашисты

качнись упасть и ветер подстилает вату

лежи поперек лета впереди недели

кому невмоготу передай стакан брату

он предан делу чтобы ряды не редели

природа в борьбе ради маковой росинки

вот и глотни все же человек а не робот

пей пока наливают принесут носилки

отвезут сделают укол быстро зароют

для чего пчелы утром покидают улей

для того ларек на углу возводят людям

раз у колькиной людки воробышек умер

за воробышка по глотку и все там будем

мы стоим у ларька в тополиной метели

летят брызги времени столетия что ли

прежних не узнать чьи черепа облетели

но когда умираем не чувствуем боли

потому что сущее только мнится телом

жизнь лишь подобие инсулиновой комы

а душа воробышка летит за пределом

и мы кажется тоже но не знаем кто мы

«обещали всю ночь молотки что на площади плаха…»

обещали всю ночь молотки что на площади плаха

любопытные люди пришли в предвкушении страха

сухопарые матери их постепенные дети

убеленные старцы чьи дочери матери эти

день покупки воздушных шаров или сахарной ваты

старцам лучше покрепче но дети пока маловаты

перед тем как с телеги сгрузить кому песенка спета

на помосте прелат в маскарадном и член горсовета

то-то празднику рады ребята и матери тоже

им возможно и жалко слегка но забава дороже

каждый житель в толпе понимает похожие чувства

только солнце в глаза только синее небо до хруста

если брат им по праву терпи и не требуй ответа

это люди такие других не рожали от века

и не жалко для них приупасть под тесак на колено

если правда потом чтобы больше нигде не болело

фауст

точней и недоверчивей чем ты

я постигал беды скупые свойства

конструкцию преступной простоты

сквозящую в пазах мироустройства

в стране где одиночество лютей

но иночества подвиги похожи

я постепенно так простил людей

что стал бы с ними говорить без дрожи

там вызубрив законы волшебства

проверил я сложив слова и числа

как возникает ум из вещества

и мог бы тоже но не видел смысла

мир оставался пуст лишь ты одна

в кривой решетке света из окна

существовала на садовом стуле

навстречу ночи и впотьмах потом

листала книжку патнэма о том

что я не человек а мозг в кастрюле

там на заре взамен тебя верна

неназванная плакала вина

ничья из нас она жила снаружи

я заклинал всех чисел имена

чтоб лучше спать но бодрствовал все хуже

откроешь кровь и топором в кровать

не жизнь из жил а жиденькая порча

из первых рук и нечего кивать

на патнэма или алонзо чёрча

я воскресал и подходил к окну

где в лунном облачении стояла

и отраженьем падала ко дну

ты у пруда и вся твоя собака

туда текла сознанья полоса

ветвясь на утренние голоса

то в иве иволга то вслед синица

ты в темный ил ступала на носок

и время в пруд бросала как песок

топя совместно прожитый кусок

я понимал что время тоже снится

теперь пришло в расколотой стране

твое письмо в котором ты писала

что яблоко лежало на столе

которое ты принесла из сада

кругом тесней древесная гурьба

не поразит и судная труба

стекла где с той поры луна повисла

сиять на поле моего труда

на бережные чертежи и числа

латынь

так поздно лег взахлеб стихи листая

а если спал то шелестел во сне

проперция элегия шестая

вергилий где дидона на костре

почти парсек переступивший гений

как древний шелест звезд и не пойму

сквозь муравейник тусклых поколений

что мне вергилий или я ему

дидона ли зачинщица пожара

в слезах что снова к пристани пора

где делия веками провожала

поэта в елисейские поля

строка не вещество но в грудь кольнула

заря желанных глаз румянец скул

как будто вечный воробей катулла

вчера в ладонях лесбии уснул

уснул и я проснуться в древнем риме

тень портика и вещий воск в руке

в стране где павший говорит с живыми

на рвущем сердце мертвом языке

«зима вздымала лапы над тайгой…»

зима вздымала лапы над тайгой

над волчьим волоком по обь в походе

где леденел весь ум не по такой

скупой судьбе не по такой погоде

в стеклянных поймах ворохом ольха

сплошь ненцы в малицах из недр тюлени

короткую страницу из огня

с анамнезом я выхватил в тюмени

или в надыме птицы этих стран

нехороши и существуют мало

и я решил уехать в казахстан

там лето наступало

стремглав сквозь хриплый воздух иртыша

страна была тогда одна со всеми

в жару несложно если не дыша

но жить в особой солнечной системе

спасала дружба с девушкой тогда

из ссыльных полек с полоумным дедом

кто в самый зной была в руке тверда

на танцплощадке и спала с кастетом

спала со мной кто голоден и гол

ученый червь в чужой на вырост коже

там жил бахыт там расцветет ербол