Ананасы в шампанском - Игорь Северянин Страница 11

Рады были с визитом к самому Палладину…

А когда увидали, что поломан пропеллер,

Наша яхта спустилась на плавучую льдину…

M-me Sans-Gêne

Рассказ путешественницы

Это было в тропической Мексике, —

Где еще не спускался биплан,

Где так вкусны пушистые персики, —

В белом ранчо у моста лиан.

   Далеко-далеко, за льяносами,

   Где цветы ядовитее змей,

   С индианками плоско-курносыми

   Повстречалась я в жизни моей.

Я гостила у дикого племени,

Кругозор был и ярок, и нов,

Много-много уж этому времени!

Много-много уж этому снов!

   С жаркой кровью, бурливее кратера,

   Краснокожий метал бумеранг,

   И нередко от выстрела скваттера

   Уносил его стройный мустанг.

А бывало, пунцовыми ранами

Пачкал в ранчо бамбуковый пол…

Я кормила индейца бананами,

Уважать заставляла свой пол…

   Задушите меня, зацарапайте, —

   Предпочтенье отдам дикарю,

   Потому что любила на Западе

   И за это себя не корю…

Июльский полдень

Синематограф

Элегантная коляска, в электрическом биеньи,

Эластично шелестела по шоссейному песку;

В ней две девственные дамы, в быстро-темпном

упоеньи,

В ало-встречном устремленьи – это пчелки

к лепестку.

А кругом бежали сосны, идеалы равноправий,

Плыло небо, пело солнце, кувыркался ветерок;

И под шинами мотора пыль дымилась, прыгал гравий,

Совпадала с ветром птичка на дороге без дорог…

У ограды монастырской столбенел зловеще инок,

Слыша в хрупоте коляски звуки «нравственных

пропаж»…

И с испугом отряхаясь от разбуженных песчинок,

Проклинал безвредным взором шаловливый экипаж.

Хохот, свежий точно море, хохот, жаркий точно

кратер,

Лился лавой из коляски, остывая в выси сфер,

Шелестел молниеносно под колесами фарватер,

И пьянел вином восторга поощряемый шоффер…

Хабанера III

От грёз Кларета – в глазах рубины,

Рубины страсти, фиалки нег.

В хрустальных вазах коралл рябины

И белопудрый, и сладкий снег.

Струятся взоры… Лукавят серьги…

Кострят экстазы… Струнят глаза…

– Как он возможен, миражный берег… —

В бокал шепнула синьора Za.

О, бездна тайны! О, тайна бездны!

Забвенье глуби… Гамак волны…

Как мы подземны! Как мы надзвездны!

Как мы бездонны! Как мы полны!

Шуршат истомно муары влаги,

Вино сверкает, как стих поэм…

И закружились от чар малаги

Головки женщин и кризантэм…

Каретка куртизанки

Каретка куртизанки, в коричневую лошадь,

По хвойному откосу спускается на пляж.

Чтоб ножки не промокли, их надо окалошить, —

Блюстителем здоровья назначен юный паж.

Кудрявым музыкантам предложено исполнить

Бравадную мазурку. Маэстро, за пюпитр!

Удастся ль душу дамы восторженно омолнить

Курортному оркестру из мелодичных цитр?

Цилиндры солнцевеют, причесанные лоско,

И дамьи туалеты пригодны для витрин.

Смеется куртизанка. Ей вторит солнце броско.

Как хорошо в буфете пить крем-де-мандарин!

За чем же дело стало? – к буфету, черный кучер!

Гарсон, сымпровизируй блестящий файф-о-клок…

Каретка куртизанки опять всё круче, круче,

И паж к ботинкам дамы, как фокстерьер, прилег…

Нелли

Константину Олимпову

В будуаре тоскующей нарумяненной Нелли,

Где под пудрой молитвенник, а на ней Поль де Кок,

Где брюссельское кружево… на платке из фланели! —

На кушетке загрезился молодой педагог.

Познакомился в опере и влюбился, как юнкер.

Он готов осупружиться, он решился на всё.

Перед нею он держится, точно мальчик, на струнке,

С нею в паре катается и играет в серсо.

Он читает ей Шницлера, посвящает в коктэбли,

Восхвалив авиацию, осуждает Китай

И, в ревнивом неверии, тайно метит в констэбли…

Нелли нехотя слушает. – «Лучше ты покатай».

«Философия похоти!.. – Нелли думает едко. —

Я в любви разуверилась, господин педагог…

О, когда бы на „Блерио“ поместилась кушетка!

Интродукция – Гауптман, а финал – Поль де Кок!»

Клуб дам

Я в комфортабельной карете, на эллипсических

                                                            рессорах,

Люблю заехать в златополдень на чашку чая в женоклуб,

Где вкусно сплетничают дамы о светских дрязгах

                                                         и о ссорах,

Где глупый вправе слыть не глупым, но умный

                                            непременно глуп…

О, фешенебельные темы! от вас тоска моя развеется!

Трепещут губы иронично, как земляничное желе…

– Индейцы – точно ананасы, и ананасы –

                                                 как индейцы…

Острит креолка, вспоминая о экзотической земле.

Градоначальница зевает, облокотясь на пианино,

И смотрит в окна, где истомно бредет хмелеющий

                                                            Июль.

Вкруг золотеет паутина, как символ ленных пленов

                                                          сплина,

И я, сравнив себя со всеми, люблю клуб дам

                                            не потому ль?..

Эксцессерка

Ты пришла в шоколадной шаплетке,

Подняла золотую вуаль.

И, смотря на паркетные клетки,

Положила боа на рояль.

Ты затихла на палевом кресле,

Каблучком молоточа паркет…

Отчего-то шепнула: «А если?..»

И лицо окунула в букет.

У окна альпорозы в корзине

Чуть вздохнули, – их вздох витьеват.

Я не видел кузины в кузине,

И едва ли я в том виноват…

Ты взглянула утонченно-пьяно,

Прищемляя мне сердце зрачком…

И вонзила стрелу, как Диана,

Отточив острие язычком…

И поплыл я, вдыхая сигару,

Ткя седой и качелящий тюль, —