На огненной черте - Константин Михайлович Симонов Страница 17

В а с и н. Хорошо! (Вдруг громким голосом.) Последний раз в жизни хочу сказать: слава русскому оружию! А капитану передайте, капитану передайте, что… (Опускается на руки красноармейца.)

П а н и н (наклоняется над ним, потом выпрямляется, снимает фуражку). А капитану передайте, что майор Васин пал смертью храбрых, сделав все, что мог, и даже больше, чем мог. И еще передайте, что команду над ротой принял начальник особого отдела Панин. Можете идти.

КАРТИНА ДЕВЯТАЯ

Обстановка седьмой картины. Свет загорается снова, на часах десять. Г л о б а — по-прежнему ходит по комнате. В а л я  полулежит на стуле. С е м е н о в  из своего угла внимательно наблюдает за обоими.

Слышна близкая канонада.

Г л о б а (прислушиваясь). Десять… Что ж, десять — хорошее время. Подходящее.

С е м е н о в. Для чего?

Г л о б а. Для всего. Смотря что кому надо. Совсем забыли про нас хозяева. Видать, не до того им, а?

С е м е н о в (угрюмо). Не знаю.

Г л о б а. Не знаешь? А я думал, как раз ты и знаешь.

За стеной раздаются совсем близкие выстрелы и пулеметная трескотня.

С е м е н о в (испуганно). На улицах стреляют, а? Уже на улицах!

Г л о б а. А чего ты боишься? Это же ваши небось стреляют. Небось в город входят! Это мне бояться надо. А тебе что?

В а л я. Неужели пришли? (Семенову.) Наши идут, а?

С е м е н о в. А ну тебя… (Прислушивается.)

Г л о б а (подходит к нему). Ты что же? Тебе что, не нравится, что ли?

С е м е н о в. Отстань. (Прислушивается.)

Г л о б а. А ну, повернись-ка!

Семенов поворачивается.

Дай-ка я на тебя посмотрю, какой ты был? Так. Ну, а теперь какой будешь? (Бьет его по уху.) А это для симметрии. (Снова бьет по уху и третьим ударом валит на пол.) А теперь лежи, тебе ходить по земле не для чего. Привыкай лежать. Расстреляют — лежать придется.

В а л я. Что вы делаете?

Г л о б а. А то и делаю, Валечка, что морду ему бью, сволочи. Наши в город ворвались. Теперь кончена моя конспирация. Немцы тикают. И сейчас нас с тобой стрелять будут. Это уж точно, это у них такая привычка. И не хочу я перед смертью, чтобы ты меня по ошибке за сволочь считала. Вот что значит.

В а л я (бросается к нему, обнимает его). Иван Иванович, милый! Иван Иванович!

Г л о б а. Ну, чего?

Валя молча прижимается к нему.

Ну, чего там? Чего расплакалась? Как на меня кричать — так не плакала. А теперь в слезу? Сердитая ты, девка. Я думал, глаза мне выцарапаешь.

В а л я. А я так намучилась. Если бы вы только знали, как измучилась!

Г л о б а. А я — на тебя глядя. Ничего, Валечка, ничего. Ты уж извини. Мы еще с тобой сейчас «Соловей, соловей-пташечка» споем. Только ты, голуба, имей в виду, сейчас расстреливать придут. Это уже непременно.

В а л я. Пускай. Мне теперь все равно… Но наши, наши ведь придут?

Г л о б а. Придут! А как же! Потому нас и расстреляют, что наши непременно придут. Это как пить дать.

Семенов порывается к двери.

(Опять сваливает его на пол.) Ну, куда? Ты же сидел с нами и еще посиди. Тебе же немцы с нами сидеть велели. Ну и сиди. (Обращается к Вале.) Слезы-то вытри. Ну их к черту. Мне их показать можно, а им, сволочам, не надо. Дай-ка я тебе в глаза погляжу. (Смотрит.)

В а л я. Что?

Г л о б а. Мне Иван Никитич наказал: в глаза тебе посмотреть и сказать, если вместе помирать будем, одно слово.

В а л я. Какое слово?

Г л о б а. Что любит он тебя, просил сказать. Вот и все. Больше ничего.

В а л я. Правда?

Г л о б а. Что ж, разве я перед смертью неправду тебе скажу?

Совсем близко выстрелы. Дверь с треском открывается, вбегают  К р а у з е  и  с о л д а т  с автоматом.

К р а у з е. Все в камеру!

Г л о б а (обняв Валю за плечи). Пойдем!

Глоба и Валя проходят в камеру.

К р а у з е. Быстрей! (Семенову.) Ты!

С е м е н о в (бросаясь к нему). Господин Краузе… я же ваш. Вы же знаете. Меня нарочно сюда…

К р а у з е (отпихивает его сапогом). В камеру!

С е м е н о в. Подождите! Я должен вам сказать очень важное.

К р а у з е. Ну, быстрей!

С е м е н о в. Этот человек, он — их. Он все лгал.

К р а у з е. Теперь нам все равно. В камеру.

С е м е н о в (хватает его за руку). Господин Краузе, позовите господина капитана! Я сам его позову! (Бросается к наружной двери. Когда он оказывается на пороге ее, Краузе стреляет ему в спину. За дверью слышно падение тела.)

К р а у з е (солдату). Ну!

Солдат, подойдя к двери камеры, выпускает внутрь камеры автоматную очередь. Из камеры слышен голос Глобы, поющий: «Соловей, соловей-пташечка, канареечка жалобно поет… Эх, раз и два…» Солдат выпускает вторую очередь. Короткая тишина. За окном близкая трескотня выстрелов. Краузе и солдат выбегают. Снова выстрелы, потом долгая тишина. В дверях камеры появляется  В а л я. Она трогает себя за плечо, за руку. Рука не действует. Видимо, она ранена в плечо и в грудь. Прислоняется к стенке.

В а л я (обращаясь назад, в камеру). Иван Иванович!

Тишина.

Иван Иванович, Иван Иванович, вы живой?

Молчание.

Иван Иванович, милый, что же это? Смотрите, а я живая.

Молчание.

Неужели я одна живая?

Молчание.

Валя опускается в кресло у стены. Слышны выстрелы и грохот шагов. В комнату вбегают  к р а с н о а р м е й ц ы  и  М о р о з о в.

М о р о з о в (останавливается в дверях). Товарищи!

Молчание.

(Всматривается.) Товарищи, есть тут живой кто?

В а л я. Я.

М о р о з о в (подходит к ней). Это что? Это они сейчас тебя, да? У меня индивидуальный пакет есть.

В а л я. Нет, вы сначала посмотрите… может быть, он там живой…

М о р о з о в. Кто?

В а л я. Глоба.

Морозов выходит и молча возвращается.

Он меня собой заслонил, когда они в нас стрелять стали. А может, он все-таки живой?

Морозов качает головой.

А наши совсем пришли, да?

М о р о з о в. Совсем, совсем, успокойся.

В комнату вбегает  С а ф о н о в  в сопровождении  л е й т е н а н т а  и  к р а с н о а р м е й ц а.

С а ф о н о в. Ну, вот тут ихняя комендатура была. Тут у них арестованные где-нибудь поблизости… (Замечает Валю.) Валя!

В а л я. Я…

С а ф о н о в (одному из красноармейцев). Давай кого-нибудь — врача или Шуру! Давай скорей! (Бросается к Вале.) Что это? Что ты молчишь?

М о р о з о в. Должно быть, сознание потеряла. Только что говорила.

С а ф о н о в (берет ее за руку). Правда? Пройдет? Будет она живая, а?

М о р о з о в. Будет. Она-то будет. (Кивая на дверь камеры.) А вот там…

С а ф о н о в (вскочив, проходит в камеру, возвращается с обнаженной головой). Глоба… Погиб Глоба… Хороший был человек… (Вытирает глаза рукавом.) Много у меня сегодня потерь. Почти силы нет все это выдержать. Но надо.

Вбегает  Ш у р а.