Фронт и тыл Великой войны - Юрий Алексеевич Бахурин Страница 59

артиллерийскими частями, морская артиллерия обстреляла боевой порядок 163 СП, 11 СД. <…> Передний край 163 СП к началу наступления не был обеспечен опознавательными полотнищами для авиации. В результате этого полк неоднократно подвергался пулеметному обстрелу со стороны нашей авиации», — совершенно секретно сообщал Военному совету 8-й армии начальник Особого отдела НКВД армии полковник Фролов[557].

Предложения изобретателей той поры на первый взгляд могут показаться забавными. Но, например, идее петроградца Васильева было суждено воплотиться в проектах советского инженера Н. А. Чечубалина, в 1937 году оснастившего многоцелевой биплан У-2 гусеничным шасси. Его испытания прошли успешно, однако внедрению гусениц помешали их сравнительная техническая сложность и массивность. Десять лет спустя на тот же самолет, переименованный в По-2 после смерти его создателя Н. Н. Поликарпова в 1944-м, установили гусеничное шасси С. А. Мостового, также не нашедшее применения по вышеуказанным причинам[558].

Так же и с Берманом — да, слог его посланий самобытен, а замысел абсурден. Однако не следует забывать, что на пути к постиндустриальной эпохе человечество сопровождали страхи перед газовыми атаками, подмеченные, например, Гербертом Уэллсом[559], боязнь ядерного пожарища в пору «холодной войны», беспомощность перед аварией на Чернобыльской АЭС. Угроза эпидемии лихорадки Эбола вызвала панику в обществе в наши дни. Аналогичным образом подобные замыслу Бермана материалы представляют собой срез мировоззрения подданных Российской империи в тяжелейшую военную пору. В то время как интеллигенция Серебряного века продолжала своим творчеством русскую апокалиптическую традицию, а крестьяне были охвачены ощущением «конца света», находились обыватели, призывавшие сотворить его и взять на вооружение — ни больше, ни меньше.

Действительные разработки прототипов климатического оружия начались в конце 1940-х годов. Известно, что во время войны во Вьетнаме армия США распыляла во вражеском небе иодид серебра, усиливающий и без того сильные в сезон дождей осадки. Вследствие этого затоплялись вьетнамские посевы и размывались дороги. В СССР с начала 1960-х на службе сельского хозяйства состояли противоградовые ракеты «Алазань». Они же стали первым тяжелым вооружением, примененным в ходе конфликта в Нагорном Карабахе в 1992 году. Выдумки Бермана на поверку оказываются актуальнее и острее, чем могло бы показаться на первый взгляд.

…История авиации в годы Первой мировой неисчерпаема, как и история войны в целом. Она до сих пор заключает в себе больше загадок, нежели ответов. Одну из них мне во время работы над книгой загадал найденный в архиве документ: «22 марта 1915 г[ода]. 21-й корпусной [авиаотряд] — капитан Коновалов, наблюдатель вольноопределяющийся Форостовский. Сброшено две пудовых бомбы с удушливыми газами в лес севернее д[еревни] Железники. Обе бомбы разорвались. Вблизи позиций противника передвижений не обнаружено»[560]. Казалось бы, что же тут необычного? Ничего, не считая того, что весной 1915 года Россия еще не применяла и не производила «удушливых газов». Химическое оружие массово дебютировало в Великую войну, как и авиация, и по праву считается одним из самых страшных ее символов. Не поговорить о нем отдельно попросту нельзя.

ХИМИЯ И СМЕРТЬ

Я не был на Первой мировой войне, но мне кажется, такой газовой атаки немцы не испытывали с 1914 года…[561]

Дым, огонь, вода и клей

Писатель Михаил Задорнов ошибался: в 1914 году немцы не испытывали газовых атак. Когда же впервые в истории было применено химическое оружие? Порой это событие относят аж к XIII веку — битве при Легнице 9 апреля 1241 года. Там объединенные силы польских княжеств, Тевтонского ордена и тамплиеров дали бой монгольским кочевникам хана Байдара. Как писал историк Андрей Лызлов, «егда узреша Татарина выбежавша со знаменем, на нем же таково знамя было, X, и на верьху того глава с великою брадою трясущеюся, и дым скаредный и смрадный из уст пущающа на Поляки, от чего вси изумевшася ужасшася»[562]. Возможно, это была обычная дымовая завеса.

Вице-адмирал М. Ф. Рейнеке, находившийся в Севастополе во время Крымской войны, писал в дневнике в мае 1854 года: «Сегодня привезены из Одессы две вонючие бомбы, брошенные в город 11 апр[еля]… Одну из них стали вскрывать во дворе у Меншикова в присутствии Корнилова, и прежде совершенного вскрытия втулки нестерпимая вонь так сильно обдала всех, что Корнилову сделалось дурно…»[563]. Боевые отравляющие вещества (БОВ) масштабно не применялись в XIX веке, а на его исходе химическое оружие было запрещено. В приложении к Гаагской конвенции от 17 (29) июля 1899 года говорилось: «Запрещается также: а) употреблять яд или отравленное оружие… е) употреблять оружие, снаряды и вещества, способные причинять излишние страдания…»[564]. На Гаагской конференции 1907 года запрет был подтвержден, но с началом Великой войны он утратил силу.

Осенью 1914 года германские и французские войска «угощали» друг друга экспериментальными снарядами с низким содержанием БОВ. Эффект от них был незначительным по сравнению с самими поражающими элементами. Первая же полноценная газовая атака, совмещенная с артиллерийским обстрелом, произошла на Русском фронте. 3 (16) января 1915 года немцы обстреляли позиции 16-го пехотного Ладожского полка 4-й пехотной дивизии 6-го армейского корпуса 2-й армии близ деревни Гумин на реке Равке боеприпасами для тяжелой 150-мм гаубицы sFH 13, снаряженными ксилилбромидом. Сообщение начальнику штаба Северо-Западного фронта было лаконичным: «Седлец. Секретно. Генералу Орановскому. Из штаба 2-ой армии. Гродиск. 1 час дня 3 января. <…> Против Гумина немцы стреляют снарядами с каким-то удушливым черно-желтым дымом»[565].

Примерно полтора килограмма тротила в каждой гранате наделяли их сильным бризантным действием. Впервые выявленные кандидатом исторических наук Н. Д. Постниковым документы свидетельствуют: атака не прошла для русских войск бесследно. При понятном отсутствии каких-либо средств защиты от газа ладожцы падали с ног, погружаясь в болезненный сон, схожий со смертью; вероятно, кого-то из них даже погребли заживо. Ровно такой же эффект описывал и надышавшийся ксилилбромидом немецкий офицер: «Я заснул непробудным сном, что стало для меня полной неожиданностью… Я не проснулся к утренней поверке своей роты, хотя… он [дежурный подофицер] испробовал все. Будучи очень ответственным человеком, он тряс меня в присутствии свидетелей, чтобы произвести доклад. Напрасно — я спал как убитый»[566]. Прежде считалось, что неприятель не достиг успеха произведенным обстрелом: слишком мало гранат, чересчур холодное время года, летучесть ксилилбромида будто бы оказалась снижена, он кристаллизовался и не оказывал должного эффекта[567]. Отчасти так и случилось утром 20 января (2 февраля) 1915 года, когда боеприпасы с газом вновь рушились на траншеи у Гумин. На сей раз