Сергей Киров. Несбывшаяся надежда вождя - Константин Анатольевич Писаренко Страница 7

её подопечные – вполне сносно, разница в социальном статусе давила. В общем, когда Сергей узнал, что у пансиона будет новый «мажордом», то решил не испытывать судьбу, а встретить вторую учебную осень, осень 1902 года, среди равных себе, таких же бедных студентов, снимавших частные квартиры в складчину. Однако заплатить за душевный покой пришлось безденежьем, придирчивым надзором инспекторов училища, недоеданием и, как следствие, пошатнувшимся здоровьем. Костриков заразился малярией, которой страдал в течение всех оставшихся двух лет обучения. Денег катастрофически не хватало даже на дешевый обед в ученической столовой – восемь копеек за порцию. Он периодически просил Общество вспомоществования бедным ученикам Казанского промышленного училища о материальной поддержке. И оно неизменно откликалось выплатой пособия в размере пяти рублей на месяц. Помогали и преподаватели, приглашая исхудавшего юношу к себе на квартиру побеседовать и… отобедать[18].

Не пережитый ли им лично контраст – сытый, в тепле, но униженный у Сундстрем, свободный, но голодный и больной среди равных себе – побудил взять в руки «тенденциозную», по выражению сестер, литературу? Сначала у товарищей по училищу, затем в родном Уржуме у «политических», дорогу к которым не забыл… У С.Д. Мавромати, студента Петербургского электротехнического института, или у врача П.П. Маслоковеца. У них Сергей впервые прочитал номер «Искры», брал сочинения Чернышевского и Добролюбова, узнал тексты многих революционных песен. Но в Казани «Варшавянку» или «Марсельезу» Костриков не распевал, в сходках или акциях протеста не участвовал[19]. Ведь учеба оплачивалась покровителями из Уржума: в год тридцать рублей «за право учения» и шестьдесят рублей стипендии. Правда, за последний год обучения общество не заплатило, объяснив уклонение тем, что «средства крайне ограничены», но в хлопотах об освобождении от этой платы Кострикову содействовало, да и сумму стипендии выдало исправно[20].

Да, наш «земский стипендиат» прекрасно понимал, что «в России в училищах велят делать только то, что нужно начальству, и так же думать. Если же ученик начал развиваться, как следует, и начал думать лишнее, то его обыкновенно гонят». Это написано 31 марта 1903 года «крестной» Анастасии Глушковой, сестре воспитательницы[21]. Посему самое большее, в чем юноша мог провиниться и отправиться в карцер: демонстративно со всем классом отказаться писать контрольную по Закону Божьему или без позволения начальства посетить театр (ноябрь 1903 года). А не публично: осторожно установить «некоторые связи» со студентами Казанского университета, с которыми впервые столкнулся, услышав много чего «крамольного»… в пансионе Сундстрем. Впрочем, «связи» искал не для революционной деятельности, а для получения у них запретной публицистики. Недаром в той же автобиографии Киров подчеркнул, что «стал революционером» «по окончании технического училища»[22]. Не раньше.

Аттестаты Сергея Кострикова об окончании Уржумского городского училища и Казанского промышленного училища, 1901 и 1904 гг. [РГАСПИ]

4. Не студент, но революционер

Костриков распростился с учебой в Казани 1 июня 1904 года. Ему вернули выписку из метрики с датой рождения и удостоверение о принадлежности к мещанскому сословию. Вручили аттестат, который, в отличие от аналога училища уржумского, свидетельствовал об успехах выпускника: одни «отличные» и «хорошие» оценки. Ни единой «достаточно», то есть «тройки». «В теоретических предметах» им освоено на «пять» «устройство машин», а в «графических искусствах» – геометрическое и техническое черчение. «По практическим работам в механических мастерских» как столяр он заслужил твердое «четыре», а как слесарь и механик – уверенное «пять»[23].

Дальше его ожидали какой-нибудь передовой по тому времени завод, железнодорожное депо, или мастерская на крупной узловой станции, или… институт. Будучи в Уржуме, Сергей пол-лета твердил: «Поеду в Сормово!» Иными словами, на завод, судостроительный. Твердил, пока не познакомился с И.А. Никоновым, окончившим то же Вятское реальное училище, что и Саша Самарцев. Молодой человек на летние каникулы вернулся из Томска, сдав экзамены за второй курс горного отделения Томского технологического института. Этот «знакомый студент-технолог» и предложил отправиться в Сибирь учиться дальше, на инженера:

– Сергей, поедемте в Томск. Поступите на общеобразовательные курсы. Через два года получите аттестат зрелости. Как-нибудь проживем…

Сергей, подумав, согласился. Он действительно имел «стремление продолжать образование». Смущало отсутствие средств. А тут появлялся шанс… Сестры Глушковы и родные его поддержали. Разве что бабушка повздыхала немного: не нравилось ей, что внук добровольно поедет в Сибирь, куда обычно везут против воли, под конвоем.

Томский технологический институт. [Из открытых источников]

Ранним августовским утром Сергей Костриков в сопровождении сестер и друзей, в том числе Сани Самарцева, вышел из ворот дома на улице Полстоваловской и через лес пешком отправился к селу Цепочкино, к пристани на реке Вятка. От пристани отходил пароход до Вятки, губернского центра, откуда затем по железной дороге предстояло добраться до Томска[24].

Томский технологический институт открылся в октябре 1900 года. Преподавание в нём велось на четырех отделениях – механическом, химическом, горном и инженерно-строительном. Судя по всему, Костриков стремился попасть на последнее (в апреле 1902 года он безуспешно пытался перевестись с механического на строительное отделение казанского училища). Однако для поступления требовался тот самый аттестат «об окончании курса в средних учебных заведениях», то есть гимназии или реальном училище. Аттестата промышленного училища было мало. Для таких абитуриентов в 1903 году «группа передовых томских педагогов» и организовала при институте подготовительные вечерние «общеобразовательные» курсы.

Сергей стал их посещать, видимо, неофициально. Для формального зачисления требовались две справки: об устройстве на работу и о политической благонадежности. Прежде чем трудоустроиться на должность чертежника в Томской городской управе, Костриков какое-то время разносил по адресам страховые полисы местного страхового общества. А свидетельство из Вятки об отсутствии претензий со стороны властей получил примерно через полгода[25].

Впрочем, с учебой ничего не вышло. К тому времени Костриков уже принял главное в своей жизни решение – «связался с товарищами… местной социал-демократической организации». В Томске он жил вместе с Иваном Никоновым в доме на Кондратьевской улице. Комнату рядом занимал молодой паренек, служивший в одной из контор, по фамилии Мелихов. Сосед тоже посещал вечерние курсы в технологическом институте. На том, похоже, оба и сошлись, затем подружились. Сергей быстро смекнул, что Мелихов «имеет связь с партийными». И верно, вскоре на тех же курсах Костриков благодаря новому другу познакомился с несколькими типографскими рабочими, в том числе с братьями Кононовыми, Иосифом и Егором. Они изредка приходили послушать лекции.

Вот у кого точно есть доступ к нелегальной литературе! Молодой уржумец не ошибся. Более того, Кононовы являлись членами социал-демократического кружка, изучавшего ту самую литературу. Похоже, восемнадцатилетнего Сергея одолевали два желания, две страсти – разобраться в устройствах машин и… человеческого общества. Характерен в данном