Дух Древнего - Александр Четвертнов Страница 30

— Кирилл Орлов, — раздался голос распорядителя и тут же оборвался. Толстяк глянул на нас, заметил неладное и засеменил к нам, — Что там происходит⁈

Надо отдать должное Осокину. Он сумел взять себя в руки. Приступ бешенства прошёл так же неожиданно, как и начался.

— Орлов, — протянул он ехидно, его глаза заблестели, и он громко произнёс: — проигравшие войну, да? Позорно утратившие своё имя. Позор с таким рядом стоять, — его лицо скривилось. — Никогда не буду за тобой, понял? Ты хуже смерда, лишённый имени.

Громкий вздох пронёсся по толпе вокруг нас. Абитуриенты зашевелились, зашептались.

Осокин ухватился за единственное, чего аристократы боялись больше обвинений в трусости и бесчестных поступках — за лишение имени. Когда род лишался главы и прав на фамилию.

Неимоверный позор. Такие рода становились отверженными. Изгонялись из высшего света. Доживали свой век до смерти последнего члена (обычно, бывшего главы, потому что остальных забирали в подчинение), а их фамилия становилась приставкой к имени другого рода. Сам же род считался угаснувшим.

Что ж, не хотел я так о себе объявлять. Это помешает моим планам на начальной стадии, а она самая важная. С такой репутацией сложно наработать полезные связи в среде аристократов. А как мне без них ходить по приёмам и искать свою ауру? А вдруг из академии выгонят?

Да и вообще, я никак пока не хотел о себе объявлять, но придётся. И придётся сделать это красиво, так, чтобы выбить из головы присутствующих слова Осокина.

— Повторяю, что здесь происходит? — толстяк распорядитель, наконец, добрался до нас и, часто-часто дыша, встал рядом.

— Он…

— Ничего особенного, — перебил я Осокина и улыбнулся, — просто я решил уступить свою очередь княжичу.

— А, — замешкался толстячок, утирая лысину платком.

— Раньше бы так, — презрительно бросил Осокин, шагнул к Гранометру и обернулся: — запомни, ничтожество, ты тут никому не ровня.

Он сплюнул на пол и решительно прошел к прибору. Воздух загудел от заклинания. Огненный кулак с усилением стихией земли врезался в диск. Кристалл вспыхнул множеством оттенков красного.

— Второй ранг, — озвучил толстяк результаты прибора, — огонь на третьем уровне, земля на втором. Поздравляю, — распорядитель добавил в голос торжественности, — отличный результат для вашего возраста.

— Сам знаю, — бросил Осокин и вальяжно, выпятив грудь, пошёл назад.

Его ноздри раздувались, словно паруса элитной яхты. Подбородок опустился только один раз, когда он сплюнул мне под ноги.

Вот же петух. Смех, да, и только. Идёт в суп и не подозревает.

Я шагнул к Гранометру и обернулся к толпе. Кольцо главы рода приятно холодило кожу под рубашкой. Ждало своего момента.

— Эй, любитель трупов!

Мой голос прокатился по залу. Заставил всех замолчать. Десятки глаз уставились на меня. Стали перебегать на замершего Осокина.

— Да как ты…

— Заткнись и смотри!

* * *

Николай, ранее утро, угольный вагон.

Сознание вернулось неожиданно, будто его включили в розетку. Только что он лежал без чувств. Ничего не слышал. Не ощущал даже ветерка. Как глаза открылись, и разглядели чёрные от угля борта вагона.

Николай с трудом поднялся на ноги. Покачнулся и, схватившись одной рукой за край борта, стал себя ощупывать.

Дырки от пуль на одежде имелись, а на теле затянулись.

«Чудеса, — подумал Коля, — как так? Даже не болит ничего».

Додумать ответ он не успел. Желудок скрутило спазмом, и Коля согнулся напополам.

Боль покрутила немного, заставила застонать, и его вырвало чем-то похожим на желчь. Тут же стало легче, и Коля смог выпрямиться.

«Да что такое, — возмутился Николай, — почему это я чувствую?».

Ответов снова не было. Коля подозревал, что Кирилл смог бы ему ответить, но и нового господина тоже рядом не наблюдалось.

Бывший гвардеец Уваровых-Орловых постоял немного у борта вагона. Не дождался повторения приступа и принял решение двигаться дальше.

Он ухватился руками за борт. Подтянулся и, перевалившись, спрыгнул на перрон.

— У, чёрт угольный, — раздался голос сзади, — в сторону.

Коля прижался к вагону и обернулся. Мимо него прошёл мужик в робе грузчика с лопатами на плече.

Внезапно Николая обуяло странное наваждение. Его взгляд прикипел к воротнику мужика, где виднелась шея, а рот наполнился слюной. Окружающий мир потускнел, а шея грузчика поманила за собой.

Николай зарычал и медленно двинулся следом. Он нашёл глазами, где под кожей пульсировала ярёмная вена. Ему казалось, что он её даже различает. Вон она — синяя, желанная. Манит, обещает наслаждение.

Николай стал наращивать темп. Спина мужика приближалась.

— Ты пьяный что ли? — откуда-то выскочил ещё один грузчик и толкнул Колю в грудь, — не видишь, сейчас поезд пройдёт?

— А? — сознание Коли прояснилось, и он увидел, что стоит на краю платформы прямо перед рельсами, по которым вот-вот прогромыхает товарняк.

— Б, ёж те в рыло, — выругался грузчик, отступая назад и задирая голову, — с опохмела что ли? Снова Иваныч бухариков на уголь нанял?

Коля не знал, кто такой Иваныч, но и, что другое ответить не успел. Его живот заурчал так громко, что заглушил звук товарняка. А тот уже ехал мимо.

— Пойдём, — грузчик махнул рукой и заспешил в сторону какого-то здания, — покормлю тебя, а то ты лапти откинешь на работе.

Коля не различал окружающего мира. Всё тонуло в какой-то дымке. Он, даже, не понимал, как выглядит человек, за которым он шёл. Только одна мысль помогала функционировать — его обещали покормить.

Они где-то прошли. Что-то скрипнуло. Куда-то зашли, и перед Колей оказалась пластиковая тарелка с перловкой, в которой неискушённый взгляд смог бы опознать редкие кусочки тушёнки.

— Ешь, — буркнул мужик, но Коля его уже не слушал.

Он накинулся на еду.

— Да ложку возьми, — возмутился мужик, — эй, ты чего⁈

— Ещё, — прохрипел Коля, протягивая покусанную тарелку.

— Сам возьми, — бросил мужик, и выскочил из комнаты.

Только сейчас Коля заметил, что находился в подсобном помещении. На стенах висела городская одежда рабочих, а по центру стоял грубый самодельный стол из досок в окружении двух лавок.

Взгляд Николая тут же прикипел к облезлой кастрюле на столе.

Он цапнул её. Притянул к себе. Заглянул внутрь и принялся доедать остатки перловки.

Каши становилось меньше. Мир расцветал красками.

«Дела, — протянул Коля, когда