Ленинград: архитектура советского модернизма, 1955–1991. Справочник-путеводитель - Анна Юлиановна Броновицкая Страница 2

ему высочайшее качество строительства и осмысленность планировки. Поэтому, невзирая на пафос «колыбели революции», должного идеологического оформления в смысле архитектуры и градостроительства он не получил. Ни одного по-настоящему революционного проекта после 1917 года так и не было реализовано: не построено ни одной высотки, не прорыт Новый Обводный канал, не разбит Центральный городской парк, не возник новый центр вокруг Московского проспекта, а главный новый дом города (Дом Советов) так и не нашел себе достойного применения. Череда несвершений продолжилась и в 1960–1980-е: не состоялся «Морской фасад» города, не продолжились проспекты «трезубца», не получилось ни одной полноценной площади… Но сказать, что модернистский запал иссякает в эпоху модернизма, было бы неверно.

«В той ленинградской топографии колоссальная разница между центром и окраиной, — пишет Иосиф Бродский. — И вдруг я понял, что окраина — это начало мира, а не его конец. Это конец привычного мира, но это начало непривычного мира, который, конечно, гораздо больше, огромней, да? И идея была в принципе такая: уходя на окраину, ты отдаляешься от всего на свете и выходишь в настоящий мир»[5]. Так и ленинградская архитектура уходит на окраины, чтобы задействовать подлинные драйверы развития.

Которые не столько в новых формах (и которые на самом-то деле все равно были заемными), сколько в новых функциях, конструкциях и материалах.

Именно в Ленинграде были впервые реализованы многие новые инженерные решения. Первое в Советском Союзе вантовое покрытие{18}, первые своды из армоцемента{6}, первый дом из пластмассы{ЖИЛЬЕ II}, первое здание, построенное методом подъема перекрытий{ЖИЛЬЕ II}, первые 22-этажные жилые дома из монолитного железобетона{31}; здесь разработан и впервые применен блок-секционный метод{ЖИЛЬЕ III} и здесь же родилась идея домостроительного комбината — великая и ужасная. А еще здесь было создано первое в СССР многоуровневое пешеходное пространство{26}, а площадь у Володарского моста{33} стала первым опытом создания парадного ансамбля из типовых панелей.

В этой книге есть не только отдельно взятые здания, но и такие градостроительные образования, как площадь, проспект, квартал, набережная, — здесь Ленинград тоже был впереди. Комплексным подходом грезили по всему Союзу, но за ленинградцами была традиция — и ее бережно понесли на окраины. А когда мы первый раз составили список кандидатов в книгу, то обнаружили, что в нем доминируют вовсе не репрезентативные общественные здания, как в Москве, а типологии. Детский сад, школа, ПТУ, общежитие, институт, ЗАГС, рынок, автобаза, кинотеатр, библиотека, дом быта, торговый центр — нормальная человеческая жизнь, которую романтически пытались улучшить архитектурою.

Да, вышло не везде хорошо, но пытались искренне. И этот идеализм, запечатленный в зданиях, делает архитектуру 1960–1980-х абсолютно уникальной. А особенно ярко идеалы скромности, равенства и братства отпечатались в архитектуре жилья.

Его было мало в наших прежних книгах; нам казалось, что жилье слабо привязано к конкретному месту, а потому писать о нем надо в истории архитектуры, а не в путеводителе. Но именно в Ленинграде (где все жилье, даже типовое, строилось по собственным проектам, и именно из него формировали ансамбли новых площадей и набережных) без этого оказалось никак нельзя. Иначе город был бы «гидом, толпой музея, автобусом, отелем, видом Терм, Колизея».

Конечно, как и в Рим, в Петербург туристы едут смотреть совсем не эту архитектуру. И мы отдавали себе отчет в некотором безумии, нанося на карту Автово и Купчино, Гражданку и Обуховку. Но именно эти районы массовой жилой застройки лучше всего отражают то удивительное время, которого нигде больше не было (и, наверное, уже не будет), — во всей его противоречивости. Эта архитектура была совсем не плохая, просто она некачественно строилась и ее было слишком много. Поэтому мы все-таки пошли на компромисс: самым интересным жилым объектам посвящены отдельные тексты, а остальное жилье сгруппировано в четыре тематические главы (и на карте отмечено римскими цифрами, отсылающими к этим главам).

Рим же (а именно ЭУР, новый район, начатый при Муссолини и законченный в 1950-е) не раз появится на страницах этой книги — это одно из тех мест, где зодчие ХХ века пытались вычислить местный «код», строить новое, следуя не букве, но духу города. Ленинградские архитекторы бывали в ЭУРе — так что это не просто аналогия. Но отсюда же — и тот неожиданный привкус тоталитаризма, который звучит в сооружениях конца 1950-х, таких как ТЮЗ{9} или Телецентр{7}. Их, конечно, не совсем верно причислять к модернизму, но здесь вообще часто так: то «модернизированная классика», то «классицизирующий модерн». Город словно бы постоянно уравновешивает время, не давая ни одному тренду выстрелить в полную силу. «Этот зверь никогда никуда не спешит», — как поет о Петербурге «Юра-музыкант».

Но вообще в этой книге меньше отсылок к западным образцам, чем в наших предыдущих путеводителях, — и это неслучайно. Гораздо больше, чем от Ле Корбюзье и Миса, Ленинград зависел от Петербурга. И речь тут не только о конкретных местах, куда новое «вписывается» или «не вписывается» (о чем чаще всего дискутируют в Москве), но о городе в целом, о его архитектурной традиции. Так, создавая ТЮЗ, авторы думают не столько о Пионерской площади, сколько об Александринском театре, строя Финляндский вокзал{5} — не о площади Ленина, а об Адмиралтействе, возводя Телецентр — не об улице Чапыгина, а о Немецком посольстве.

Именно этот постоянный напряженный диалог с традицией и есть главная особенность ленинградского модернизма, основная причина его своеобразия и красоты. И он же причина его сдержанности. Которая не делает эту архитектуру менее интересной, наоборот: признание ее слабости позволяет нам по достоинству оценить ее мудрость. И это, наверное, вообще уникальный случай в истории советской архитектуры, когда этическая составляющая так заметно превалирует над эстетической.

Правда, подобный подход опасен в тактическом отношении: всякое наше критическое слово по поводу этой архитектуры оказывается каплей на мельницу девелоперов. А в Ленинграде уже снесены Спортивно-концертный комплекс (СКК), Речной вокзал, несколько кинотеатров и торгово-бытовых центров, подписан приговор Дворцу молодежи (ЛДМ){34}. Что уж говорить о «реконструкциях», самым печальным примером одной из которых стала гостиница «Москва»{36}. Мы, тем не менее, не стали убирать ЛДМ из книги, покорно следуя всесокрушающей воле девелоперов (и аффилированной с ними власти). И хотя мы прекрасно понимаем, что это ничему не поможет, пусть зодчим, проектирующим на его месте, он будет являться в страшных снах. Как и рабочий, погибший при сносе СКК.

Увы,