Короткие истории - Леонид Хлямин Страница 2

– Может ты и талантливый человек, но государство не знает, куда тебя деть, – сказал мне как-то отец.

Строили мы забор. Стали размечать рулеткой расстояние. Взял на себя эту функцию в какой-то раз Валентиныч. Присел на корточки, примерился, и выдает: «Держите там! У вас сколько? У меня ноль!», – сидит и держит за основание ручки рулетки.

Виталий читал националистическую газетенку. Его лицо морщилось, он переживал видно, какие-то эмоции и не замечал того что мы за ним наблюдаем. Наконец он дочитал, закрыл рывком газету – и, ударив кулаком по столу, договорил, очевидно, конец какой-то фразы, которая патриархом вилась в его мозгу: «…ЧТОБЫ ЩИ ХЛЕБАЛ! ХЛЕБАЛОМ!»

…И безвольная сутулая фигура черной тучей повисла над картой боевых действий…

А как вы хотели?..

Я сказал Лехе Кострову:

– Будем у тебя устраивать оргии?

– Да, – ответил Леха. – Только аккуратнее. А то у меня сервант…

Если завтра война, то меня не возьмут, потому что я буду задействован на детских утренниках в роли черепахи, – сказал про меня Антоха.

На стройке. Старый строитель и начальник участка разговаривают:

– Зарплату дашь?

– Не дам!

– Кирпичи, пошли со мной!

– У тебя как мама записана в телефоне?

– Ну, так и записана – мама.

– А у меня записана – Слава Гордей.

Были летом на даче у Толика.

Вторая половина июля. Пошли на Волгу.

Приходим, – вода уже вся зацвела, как в болоте.

– Ну вот, – говорю, – на той неделе приходили, еще чисто все было, а теперь – вот…

Толик стоит рядом, прикуривает.

Молчим. Думаем.

– Да, ладно, пошли, – говорит Толик.

– Куда?

– Назад, на дачу.

– А купаться? Вон сколько же шли сюда!

– Да ладно, в следующем году искупаешься, – невозмутимо говорит Анатоль, затягиваясь дымом.

– Ты один, но тебя сразу много. Ты – это как десять человек одновременно, Леньк, – говорил мне кто-то.

Дедушка с отцом как-то пошли пить пиво. На дворе – начало восьмидесятых. Пиво тогда продавалось в зеленых крашеных железных будках на улицах. Будки эти – отдаленное подобие нынешних ларьков. Они подошли, спросили, – но оттуда, из будки, не ответили. Дедушка спросил еще раз. То же самое. Опять. Ноль ответа. Тогда он взял, ухватился снизу за железку, и перевернул ее вместе с торгашами внутри. И ничего ему за это не было. Он ветеран. Раньше ветеранов уважали…

– «Доблестные кретины и легендарные негодяи» – называл курсантов мой друг Анатолич.

Николай Николаевич был похож на братка из 90-х с растопыренной козой: небольшого роста, круглый весь, лицо реально бандитское, преподает физкультуру.

– Ничего, и не такие вещи в органические удобрения превращали! – говорил он часто.

Зашел у нас разговор про педофилию. Ну, на тему того, что сейчас раздули эту кампанию, которая стала похожа на поимку ведьм в средние века. Всех обвиняют и всех записывают в педофилы, особенно нас, преподавателей.

Черняев: И как узнать педофил человек или нет?

Файзуллин: Смотря, что он делает.

Черняев: А если он ничего не делает?

Файзуллин: Все равно педофилом объявят и исключат из учебного заведения. Вот ты, – может педофил!

Далис Валерий Сергеевич вступает в разговор: А с чего ты взял-то?

Файзуллин: А лицо у тебя какое-то такое… педофильское…

«Офицерская честь» – павший афоризм, а фраза – «человеческое достоинство» – вызывает дикий хохот, так смеются пьяные проститутки, когда с ними вдруг говорят о любви, – писал А. Покровский.

Усатов очень увлеченно по нескольку раз рассказывал о том, как у них обстояли дела на Украине. В детско-юношеский лагерь приглашали периодически милиционера-участкового, который курировал их территорию. Он приходил, осматривал, давал добро на дальнейшую деятельность и уходил. Но просто так он этими делами не занимался, – отказывался, и не всегда был в духе. Поэтому зампредседателя предложил председателю лагеря пригласить участкового и попросту напоить его. Зам разузнал где-то, что если милиционера напоить, то он «даст добро» и все подпишет. Эта процедура повторялась дважды в год или в полгода.

– И вот они сидят за столиками пьют. Председатель, зам и милиционер. На первый раз все прокатило, милиционер прилично выпил и отчалил восвояси.

На другой раз все вышло иначе. Милиционер сидел за теми же знакомыми столиками вместе с председателем, замом и пил. Его угощали. Потом его угостили еще. Потом переместились в детскую беседку, затем в летний домик. В конце вечера, – рассказывает Усатов, – иду, – смотрю, возле пивного ларька в пыли лежит фуражка милицейская, и неподалеку от ларька, возле забора лежит тот самый милиционер. Зам и председатель его так напоили, что после этого случая милиционер больше не приезжал с проверками. Говорят, – на время забыли о проверках, а после – уже присылали другого проверяющего. Тот, вроде не пил.

Усатов с гордостью рассказывал про одного товарища: «Он был чемпионом СССР по боксу армии среди стран Варшавского Договора»

Ходят выпить только мерзкие мужички, которые боятся своих жен, я же, если пью, то предпочитаю, как правило, нахуяриваться.

Да у меня и жены нет…

– Как Костику выдали права на машину? Он же больной совершенно!

– Ну тебе же диплом о присуждении степени как-то выдали!

Одной немке я сказал:

– На девятое мая мы разорим сорок немецких могил.

Почти начало стихотворения какого-нибудь…

Да и вообще, – пусть пиздуют к себе, обратно в Немецию.

Андрей про меня сказал кому-то, естественно чтобы приколоться:

– Вон, Леня диссертацию защитил! Но, тем не менее, ему это не мешает в лифте кнопки говном мазать!

К одной моей фотографии знакомая оставила комментарий:

– Но! Но! Но! Не забывайтесь, конгломерат маргиналов! Вас засудят за ваши сходки!

На этом фото мы проводим какой-то квартирник…

Разговор с одной американкой.

Она – в прилично подпитом состоянии.

Спрашиваю:

– Do you have a boyfriend?

Отвечает:

– Oh, no! usually he has me.

Потом мне сказали, что у них это такой прикол повсеместный.

Ваня Безрук написал для меня, и про меня два коротких стихотворения. Вот они:

Среди потоков черной

грязи

Выронил поэт свое

сердце –

Не донес его до народа.

Отличное стихо, на мой взгляд!

И еще одно. Тоже про меня:

Среди постельных сцен

И наготы столичного прилавка

Он на поруках бедноты

Вел диалоги с бесноватым рабством

В моменты острой социальной тошноты

Он выбегал нагой, и танцевал в парадной.

– Лежите тихо, – говорит Виталик двум чувакам, – смотрите в небо.

А потом они скажут своим бабам, что бились за правое дело. Не верьте им.