Кавказ. Выпуск XXVI. Сказания горских народов - Евгений Захарович Баранов Страница 16

Рукой поманил к себе княгиню и, когда она подошла к нему, сказал ей:

— Узнаешь ли меня, княгиня?

Посмотрела на него княгиня, головой покачала.

— Не знаю я тебя, — отвечала она. — Я впервые тебя вижу…

А кривой человек засмеялся.

— Скоро же ты, княгиня, забыла того, кто был твоей любовью! — сказал он. — Посмотри на меня: ведь я Берды-Бий!..

— Неправду ты говоришь! — вскричала княгиня. — Берды-Бий был красив, у него два глаза было, а ты — кривой, страшный…

— Это — верно, — вздохнул кривой. — Два глаза было у меня и красив я был, и тебя любил, а теперь я, как нищий: приюта не имею и любовь моя пропала…

Всмотрелась княгиня в лицо его, к голосу прислушалась и узнала Берды-Бия, проклятого убийцу князя.

Закрыла лицо руками, горько заплакала…

— Но что же случилось с тобой? — вскричала она. — Где ты глаз потерял, кто лицо твое изранил?

— Помнишь тот вечер, когда я мужа твоего убил? — сказал Берды-Бий. — Тогда ты прокляла меня и в лицо мне плюнула… Твоя слюна попала мне на щеку, попала на глаз и было бы лучше, если бы ты убила меня, чем так опозорила. И взял добела раскаленное железо и выжег им глаз, сжег и щеку… И думал я тогда о тебе, потому что любил тебя…

И сквозь слезы спросила княгиня:

— А теперь не любишь?

Упала на грудь голова Берды-Бия, и тихо сказал он:

— Угасла любовь моя… пропала… Послушай, что я скажу, — заговорил потом он. — Издалека в улус я шел, чтобы увидеть тебя… Как волк, которого собаки преследуют, прятался. В степи пастухи за нищего меня принимали, давали кумыса, давали мяса… От них же узнал я, что на смерть хан обрек меня и что ты стала женой его… Смерть не пугала меня, хуже смерти для меня было, что рабой ненавистного человека ты сделалась… Черная печаль омрачила душу мою, и тогда сказал я себе: «Пропала моя любовь…»

И в тоске воскликнул Берды-Бий:

— Бог великий! Зачем зародил Ты в человеке любовь, если она гаснет, как костер, в котором дрова догорели?!

Закрыв лицо руками, горько плакала княгиня.

Табунщик ханский недалеко стоял, слушал, ни одного слова не проронив, потом вскочил на коня, поскакал в улус.

— Смотри, — сказал Берды-Бий княгине, указывая на табунщика, — эта собака к хану с вестью обо мне поскакал. Если мы останемся здесь, смерть нас обоих постигнет…

Подбежал он к табуну, поймал лошадь, вскочил на нее, подъехал к княгине, втащил ее к себе и поскакал…

— Вместе делили любовь и счастье, поделим и смерть, — говорил он.

Оглянулся Берды-Бий и увидел — вдали тучей поднималась, точками черными всадники по степи рассыпались, быстро к нему приближались…

А лошадь его из сил выбилась, спотыкалась и потом совсем остановилась, закачалась, тяжело дыша.

Спрыгнул с нее Берды-Бий, княгиню снял.

А вокруг степь голая была, и ни кустика, ни бурьяна не видно было на ней — одни пески, а на них кое-где чуть-чуть чахлая травка зеленела. И негде было спрятаться от погони.

Обнял Берды-Бий княгиню и поцеловал.

— Вместе умрем, друг мой, — сказал он. — Никогда я не любил тебя так, как сейчас.

А княгиня запечалилась, затосковала, посмотрела на небо, на степь…

— Страшно и жалко расставаться с жизнью, — проговорила она, посмотрела на солнце и воскликнула: — Прощай, солнце!

Ханская орда уже близко была, кричала и выла она.

Впереди на вороном скакуне мчался хан в красном халате и кривой шашкой размахивал.

Берды-Бий одной рукой княгиню обнял, а в другую нож взял.

Подскакал ногаец, взмахнул над головой аркан…

Как черная змея, упал волосяной аркан на Берды-Бия, но он успел вовремя отбросить его.

Хан налетел и наотмашь ударил шашкой княгиню, а ногаец аркан ей на шею набросил.

Берды-Бий схватил аркан, начал резать его, но другой аркан его самого захлестнул.

И с гиком, криком потащила на арканах орда Берды-Бия и княгиню, и таскали, терзали их тела до вечера, а потом бросили в степи на съедение волкам и коршунам.

Из книги «Легенды Кавказа»

Найденыш

В одном ауле в Кабарде жила бедная и одинокая старуха; всего имущества у нее было полуразвалившаяся сакля и коза, которую она сама пасла.

Собирала однажды старуха хворост в лесу и нашла младенца-мальчика: лежал он завернутый в тряпки, в кустах орешника и плакал.

Склонилась она над ним, взяла на руки.

— Бедное дитя, видно, ты не на радость родилось, если и мать отказалась от тебя, — сказала она и сначала хотела было отнести его в аул и положить около мечети в надежде, что добрые люди возьмут его на воспитание, потом раздумала.

— Я нашла ребенка, я и воспитаю его, — сказала она.

И когда входила она в аул, один мальчик на улице крикнул своему товарищу:

— Эй, Алегеко, иди сюда!

Услыхала она это имя, и назвала им своего найденыша.

И потом много труда, забот стоило ей выкормить, вырастить его, и когда ему сравнялось десять лет, она едва ноги таскала и скоро умерла.

Старуху похоронили, а мальчика взял на воспитание табунщик, и рос Алегеко в степи, редко показываясь в ауле.

Табунщик научил его ездить на лошади, владеть кинжалом, шашкой и арканом, а потом и стрелять из пистолета и винтовки.

К семнадцати годам своей жизни Алегеко был рослым и сильным юношей, а смелостью, бесстрашием удивлял воспитателя.

Самого дикого коня он объезжал в течение дня, в набрасывании аркана превзошел табунщика, а из винтовки стрелял без промаха.

Сказал ему однажды табунщик:

— Алегеко, ты — славный мальчик, и мне не хотелось бы, чтобы ты всю жизнь провел среди лошадей. Надо тебе поездить по свету, счастье поискать. Возьми из табуна любого коня и поезжай.

— Нет, — ответил Алегеко, — я еще слишком молод и совсем неопытен, чтобы ехать искать счастья. Позволь мне остаться у тебя еще три года.

— Оставайся, — согласился табунщик, — выбери коня и приучи его к себе.

Выбрал Алегеко годовалого жеребчика, ухаживал за ним, что тот привык к нему, ходил за ним следом, как собака.

Прошло три года, и еще выше и шире в плечах стал Алегеко, а его жеребчик превратился в резвого и выносливого скакуна.

В один весенний день табунщик сказал:

— Ну, Алегеко, теперь ты уже мужчина, можешь надеяться на себя.

И Алегеко молча собрался в дальний путь.

Оружие его не блистало красивой и дорогой отделкой,