Сергей Киров. Несбывшаяся надежда вождя - Константин Анатольевич Писаренко Страница 13

Конечно, Костриков с товарищами мог ощущать причастность к общей политической победе. Железная дорога на протяжении всей сибирской и забайкальской линий замерла. То, чего добивались без малого год, вдруг получилось в кратчайший срок, всего за полторы недели. Сибиряки и их коллеги с других окраин империи на волне общего воодушевления, несомненно, помогли достичь цели, которая объединяла тогда влиятельную часть крупного капитала и социал-демократов. Николай II 17 октября подписал знаменитый манифест о свободах. Правда, решающую роль в принуждении самодержца сыграл московский транспортный узел, а отнюдь не сибирский.

8. Что дальше?

В какой степени Сергей Костриков осознавал политическую ситуацию в целом и уместность революционного «инструмента» в тех или иных конкретных обстоятельствах? Похоже, что такое осознание пришло к нему далеко не сразу, а с обретенным с годами опытом. А когда пришло – то заставило сильно изменить отношение к собственному радикализму томского периода. Свидетельство тому – его автобиография, где он назвал имена «товарищей», с которыми связался «по приезде в Томск» в сентябре 1904 года. Это не Иосиф Кононов и не Григорий Крамольников. Киров в скобках написал: с «М. Поповым, Сухоруковым и др.»[47]. Ясно, что память его не подвела. Сергей Миронович умышленно объявил не тех, с кем в действительности «связался» и кто увлек юношу на путь крайнего радикализма.

Кто такой Михаил Александрович Попов, мы уже знаем. К известному добавим, что он, немногим старше Кирова (1883–1958), один из основателей в 1902 году томской группы социал-демократов, «искровцев», вел кружки политического образования среди железнодорожников. Познакомился с молодым подопечным Гриши Пригорного (Крамольникова) по возвращении из Туринска в декабре 1904 года. А близко сошелся летом 1905‐го. Они вместе изучали материалы II съезда РСДРП, чтобы понять причины раскола на большевиков и меньшевиков, сообща организовывали «массовки» и обсуждали текущий момент на заседаниях фракции большевиков[48].

Похоже, Попов, помимо прочего, произвел на Кострикова весьма сильное впечатление как человек, как партийный организатор и агитатор. Будущий народный трибун многое почерпнул и перенял у него. Но если Попов был большевиком, то второе упомянутое в автобиографии лицо – Антон Фомич Сухоруков – являлся в Томском комитете РСДРП «определенным сторонником Мартова». То есть меньшевиком, причем «заядлым». А на момент описания Кировым своего прошлого считался «враждебно настроенным против большевиков обывателем». Именно под началом или опекой Фомича, члена Сибирского союза (союзного комитета), наш герой и вел подпольную работу в Томске с января по октябрь 1905 года. Он хорошо изучил «шефа» и знал, что тот ратует за сотрудничество с либералами, за участие в выборах в Государственную думу и, главное, не одобряет скоропалительных, несвоевременных «вооруженных восстаний».

Именно по настоянию Сухорукова утром 20 октября 1905 года Союзный комитет, невзирая на возражения большевика В.М. Броннера, постановил митинг в театре Королева отменить, а забастовку в городе прекратить. Не послушайся Солдата комитет, на Новособорной площади могла случиться страшная бойня с куда большим числом жертв. Солдат – партийная кличка Сухорукова, талантливого агитатора. Весной 1906 года он сумел распропагандировать инженерные части иркутского гарнизона до такой степени, что власти окрестили брожение среди них «восстанием понтонеров», попытались зачинщика волнений арестовать, однако тот успел выехать из города[49].

И вот о таком лидере вспомнил Киров двадцать лет спустя! Не Крамольникова, не Броннера и не Баранского, твердых сторонников вооруженного восстания, а убежденного «примиренца» Сухорукова, ценившего больше силу не револьвера, а слова, печатного и устного. Кстати, деньги, собранные на оружие, Фомич утром 20 октября 1905 года потребовал отдать «на нужды типографии», то есть самому Кострикову, в тот день примчавшемуся из Тайги в Томск.

Понятно также, почему Киров не вспомнил в автобиографии ни демонстрацию 18 января, ни знакомство с Кононовым и Крамольниковым. Сергей Миронович уже не считал популярную в молодые лета стратегию верной и больше сочувствовал позиции «меньшевика» Сухорукова: слово эффективней револьвера. Недаром после 1917 года у его соратников то и дело возникали подозрения, не есть ли Киров скрытый меньшевик. Вот мнение Ю.П. Бутягина, члена Астраханского ревкома в 1919 году: «В 17‐м и 18 гг. тов. Кирова на Кавказе знают, как меньшевика… В 1918 г. обнаруживал неуверенность в победе Советской власти, долго колебался и лавировал… В проявлении и проведении партийной линии был дипломатичен и осторожен…»[50]

Согласитесь, это точка зрения человека, привыкшего рубить с плеча и полагаться на маузер, а доброе слово презирать как излишнее, если не вредное. Кстати, именно преобладание в 1934 году в партии подобных Бутягину и предопределило рождение мифа о Кострикове, главе боевой дружины, ведущего свой отряд из объятого пламенем особняка на прорыв вражеского кольца… Наверное, у каждого из них за спиной были свои «18 января» и «20 октября». Однако взглянуть в лицо реальности, трезво осмыслить её и, если нужно, признать свою неправоту почти никто не осмелился. Вера в догму оказывалась выше здравого смысла. Киров – один из немногих большевиков, кто предпочитал не игнорировать реальность, а считаться с нею…

9. 1905 год: революция или репетиция?

В этой главе мы сделаем небольшое, но необходимое отступление от нашей главой темы – биографии С.М. Кирова. С легкой руки Владимира Ильича Ленина 1905 год вошел в историю России как «генеральная репетиция» года семнадцатого, как революция, потерпевшая поражение. Оценки, вынесенные советской властью, до сих пор мешают трезво и здраво осмыслить события, потрясшие тогда страну. Почему революция проиграла? Она не свергла самодержавие! А разве русское общество в ту пору ставило перед собой такую задачу? Эту цель преследовали не самые влиятельные на тот момент социалистические партии, а партии буржуазные, либеральные, добивались иного: ограничения самодержавия конституционными нормами, а в идеале – отстранения Романовых от реальной власти по британскому образцу.

Киров у мансарды. Время размышлений. [РГАСПИ]

Николай II слишком уверовал в незыблемость самодержавия, провозглашенного отцом, императором Александром III. Но отец умел сплотить вокруг трона самые разные общественные слои, а сын постепенно оттолкнул всех, даже сословие землевладельцев, разглядев в руководимом ими земском движении угрозу государственным основам. Впрочем, роковой для царя стала «ссора» с двумя крупнейшими экономическими группами – московской и петербургской. Москвичи выражали интересы купечества центральной полосы (Москва, Поволжье, Урал). Питерцы лоббировали в пользу предпринимателей окраин империи, связанных с западным капиталом (Петербург, Варшава, Новороссия, Кавказ).

Монарх же назревавшего между ними конфликта просто не заметил. Более того, он не выступил в роли посредника, когда конфликт перерос в «войну» за преобладание в экономике России, за полное