Под прусским орлом над Берлинским пеплом - ATSH Страница 70

и хладнокровно развязал войну внутри партии, и мишенью стал я. Кто-то очень хотел, чтобы я ушёл. Чтобы я исчез, растворился в тумане. Но как искать предателя, когда у меня под ответственностью целый класс? Когда на моих плечах судьбы этих мальчишек и девчонок, которые верят мне, которые смотрят на меня с надеждой? Никак. Это невозможно. Я сделаю то, что делал всегда, что умею лучше всего — затаюсь и буду наблюдать из-за камыша. Как охотник, выслеживающий добычу. Как змея, замершая в траве. Я буду ждать, терпеливо и безмолвно, пока предатель не выдаст себя, пока не совершит роковую ошибку. И тогда я нанесу удар.

Запись 22

Здравствуй, сын!

Пишу тебе, хоть и не знаю, прочтёшь ли. Кажется, твоя мама задолжала мне кругленькую сумму – целых 15 тысяч золотых. Поспорили мы с ней, помнится, о том, вернёшься ли ты через месяц. А в итоге прошло восемь, а ты всё ещё там, словно пустил корни. Вот, держи 7 тысяч – твоя доля выигрыша. Я говорил ей, что ты упорный мальчик, что в тебя этот стержень с детства вбит. Оказывается, я всё-таки знаю тебя лучше, чем твоя собственная мать.

Мы редко общаемся, сын. Даже не знаю, почему. То ли ты не тянешься, то ли я. Может, просто жизнь так сложилась. Но я всё равно хочу сказать, что горд видеть тебя таким взрослым, самостоятельным. Пускай и издалека.

Сам я недавно перенес простуду. Долго болел, тяжело. В итоге зрение совсем ни к черту стало, теперь вот с очками хожу, как старый филин. Книги без них читать – мука. Но твоя мама заботилась обо мне, как могла. В целом, я рад, что она рядом.

Ты многое пропускаешь, уехав из дома. Жизнь тут кипит, знаешь ли. Нам пришло письмо от Максимилиана. Представляешь, Мичи беременна! И вот-вот должна родить. Говорят, не успели раньше рассказать, всё время в разъездах, ветер их носит.

Ганс тоже написал. Сказал, что устроился наконец. Первый семестр закрыл, готовится ко второму. На каникулах хочет подработать. И, знаешь, что самое смешное? Запретил его Гансом называть. Только Джон теперь, на английский манер, видите ли. Молодежь…

Ты хоть отпишись, как ты там? Как поживаешь? Не нуждаешься ли в чём-то? Если нужно – только попроси, всё привезём. Я всё равно стараюсь передавать тебе что-то через этого Шульца. А то ты когда к учительнице ходишь, даже не заглядываешь. Обидно, знаешь ли.

Ладно, будь здоров. Пиши, если что.

Папа.

"Адам харашо пишет, а я ищо ни умею" Рой

Здравствуй, Адам.

Пишу тебе с тяжелым сердцем. Мне до сих пор жаль, что наш последний разговор вышел таким… скомканным. Жаль, что ты так огорчился. Надеюсь, ты не разочаровался в нашем общем деле. Не стоит винить идею из-за нескольких гнилых яблок в корзине. Предатели есть и были всегда и везде, как крысы, прячущиеся в подвалах.

Есть и хорошие новости. Маркус и Юзеф, наконец, закрепились во Франции. Даже прислали первую газету оттуда – свеженькую, с типографской краской. Я вложила её в конверт, полистай на досуге. Они, кстати, ни на секунду не поверили в то, что ты способен на предательство. Говорят, знают тебя как облупленного. А ещё за тебя заступились Шмидт и Кох на собрании. Просили вернуть… Ну, как вернуть… Пока ещё не поступал сигнал от Маркуса, так что официального запроса не было. Честно-честно.

На этом, увы, мои хорошие новости заканчиваются. Боюсь, следующая новость тебя очень огорчит. Это огромная потеря для всех нас… В попытке бежать был застрелен Юстас.

До сих пор не верится, что это произошло. Майя уже уехала в Польшу на похороны. Пустота какая-то внутри… Очень больно. (Здесь чернила расплылись, словно слёзы.) Юстас был нашим замечательным товарищем, настоящим другом, и вёл борьбу до последнего вздоха. На срочном съезде в честь него были опущены флаги. Вот такая скорбь…

Прости, что ты узнаешь об этом таким образом. От меня, а не от кого-то из своих. Но это ещё больше доказывает, что мы не должны сдаваться, как бы тяжело нам ни было. Мы должны продолжать его дело. Мы должны помнить о нём. Крепись, Адам. Мы все сейчас нуждаемся в силе.

С уважением,

Агнешка.

Я сидел в забытьи, в каком-то, тягучем оцепенении. Пальцы сами собой зарылись в волосы, беспокойно перебирая пряди. Шум вокруг – голоса, скрип половиц, далекий лай собаки – доходил до меня словно сквозь вату, не вызывая никакой реакции. Воспоминания о времени, проведенном в борьбе плечом к плечу с Юстасом и Майей, жгли изнутри, словно каленым железом. Сердце сжималось, готовое разорваться от понимания, что Юстас умер, считая меня предателем. Эта