Под прусским орлом над Берлинским пеплом - ATSH Страница 67

— Я не хочу, чтобы ты уходил, Адам, – голос Роя дрогнул, выдавая его волнение, и он, отложив в сторону свой карандаш, торопливо подошел ко мне. Тут же маленькие, но на удивление сильные ручки крепко обвили мою шею, прижимаясь всем своим хрупким тельцем. – Ты навсегда останешься для меня самой первой, самой главной буквой алфавита. Потому что, как только я буду выводить ее в своей тетради или увижу ее где-то еще, на вывеске магазина, в книге, на страницах газеты, я всегда, слышишь, всегда буду думать о тебе, вспоминать тебя, Адам.

В этот самый миг я почувствовал, как мое сердце, словно споткнувшись, пропустило удар, болезненно сжавшись в маленький, твердый комочек, а затем, будто, испугавшись собственной остановки, ухнуло вниз и забилось снова, но уже в каком-то беспорядочном, рваном ритме. В горле встал предательский ком, дышать стало тяжело, и меня охватило доселе неведомое, почти животное чувство тревоги, от осознания того, что однажды, волею судьбы, наши пути с Роем могут разойтись навсегда.

Рой стал для меня звездой, единственной, чей яркий, теплый свет способен осветить мой путь даже в самую страшную, самую непроглядную бурю, разогнать тьму и указать верное направление. Еще никогда и ни к кому я не испытывал столь тонкой, столь глубокой, почти кровной привязанности, такого неразрывного душевного родства. Он стал для меня всем: смыслом моего существования, моим светом, моим воздухом, моей надеждой. И мысль о том, что когда-нибудь я могу его потерять, была для меня невыносима.

— Позови, пожалуйста, экономку, Рой, а сам пока выпей чаю, – прошептал я, изо всех сил стараясь скрыть предательскую дрожь, появившуюся в моем голосе. Мне нужно было срочно взять себя в руки, собраться с мыслями и принять хоть какое-то решение, пока меня окончательно не захлестнула волна отчаяния.

Фредерика Ленке не заставила себя долго ждать и появилась в комнате почти сразу же, как только Рой, послушно выполнив мою просьбу, позвал ее. Она торопливо опустила рукава своего платья, которые были закатаны, вероятно, из-за стирки, и платком вытерла со лба мелкие капельки испарины, выдававшие ее недавнее усердие. Видимо, день у нее выдался хлопотный.

— Звали, сударь? – спросила Фредерика, почтительно склонив голову.

— Могу ли я всецело Вам доверять? – в свою очередь, спросил я, внимательно вглядываясь в ее лицо, пытаясь разглядеть в ее чертах хоть малейший намек на неискренность.

— Конечно, господин, можете быть уверены в моей преданности, – твердо ответила она, и в ее голосе не было ни тени сомнения.

— В таком случае, – я сделал глубокий вдох, собираясь с духом, – пообещайте мне, что если вдруг, по воле злого рока, случится такая крайняя необходимость, что я не смогу вернуться в деревню, вы, не мешкая ни минуты, отведете Роя по адресу, который я Вам заблаговременно сообщу, и вернете его родной матери? Обещайте мне, что сделаете все возможное, чтобы он оказался в безопасности, под крылом своей семьи. Это крайне важно для меня, Фредерика, возможно, это самое важное, о чем я когда-либо Вас просил.

— Хорошо, господин, будьте покойны, я исполню вашу просьбу в точности, – без колебаний ответила Фике, и ее твердый, уверенный тон не оставлял сомнений в искренности ее слов. – Можете на меня положиться.

Я же, в свою очередь, с самого первого дня, как Рой переступил порог моего дома, готовился к худшему, к тому, что однажды в мою дверь может постучать полиция, привлеченная, например, досужим любопытством соседей или же доносом недоброжелателей, и тогда я буду бессилен что-либо изменить, не смогу сам вернуть Роя в родные края, к его матери. Именно поэтому я и продумал все до мелочей, предусмотрел запасной план, заручившись поддержкой верной Фредерики.

И вот сейчас, получив ее твердое, нерушимое заверение, я почувствовал, как тяжелый камень, давивший все это время мне на грудь, немного ослабил свою хватку. Тревога, терзавшая меня, чуть отступила, сменившись робкой надеждой на то, что, возможно, не все еще потеряно, и даже если судьба распорядится самым жестоким образом, Рой не останется один, не пропадет в этом огромном, безжалостном мире. У него будет шанс вернуться домой, под защиту своей семьи, туда, где его любят и ждут. И эта мысль, словно луч света в кромешной тьме, согревала мою душу и давала силы жить дальше.

Знакомство с моим собственным классом, с вверенными мне людьми, растянулось почти на два долгих месяца, наполненных бесконечной чередой встреч и разговоров. Разумеется, все вышло бы гораздо быстрее, если бы не присущая местным жителям обстоятельность и радушие. Каждый, буквально каждый житель деревень, от мала до велика, от последнего батрака до почтенного шульца, считал своим непременным долгом пригласить меня к себе в гости, приветить как самую важную, самую почетную персону.

И вот, я, словно знатный вельможа, совершающий путешествие по своим владениям, переходил из дома в дом, из одной деревни в другую, где меня уже ждали, встречали с распростертыми объятиями, усаживали за стол, угощали лучшими яствами. От скромных жилищ простых крестьян до добротных домов зажиточных шульцев, от уютных, пахнущих свежим хлебом кухонь до торжественных, наполненных тихим благоговением залов, где собирались деревенские советы – везде меня принимали с неизменным радушием. И каждый с нескрываемым нетерпением делился со мной не только щедрыми угощениями, но и своими мыслями, заботами, последними новостями, слухами и сплетнями, что было для меня особенно ценно, ибо позволяло лучше узнать свой народ, понять его чаяния и нужды.

Сами же деревни, разбросанные там и сям по холмистой местности, покрытой, роскошным изумрудным бархатом густых лесов, будто сошли со страниц старинных немецких сказок, настолько живописным и идиллическим был их вид. Дома, издали похожие на искусно сделанные игрушки, с их характерными фахверковыми стенами, выкрашенными в белый цвет и пересеченными темными деревянными балками, с островерхими, крытыми красной черепицей крышами, с маленькими окошками, украшенными яркими, пылающими на солнце цветами герани, – все это отчетливо передавало не только местный колорит, но и богатую культуру всей страны, ее самобытность и неповторимый дух.

А в центре каждой деревни, словно сердце, бьющееся в такт жизни, возвышалась кирха, чей тонкий, устремленный в самое небо шпиль, казалось, пронзал небесную твердь, соединяя земной мир с небесным . И часто, нарушая деревенскую тишину, раздавался мелодичный колокольный звон, то созывая