Основы пневматологии - Владимир Алексеевич Шмаков Страница 57

Как не может быть конкретного содержания без объективирующей его конкретной формы, так не может быть и конкретной формы без конкретного содержания. Для последнего случая необходимо только оговориться, что хотя вообще могут быть формы, лишенные собственного внутреннего содержания, но тогда их бытие или иллюзорно, или же это содержание вкладывается в них по иным путям. Непонимание неразрывной сопряженности начал мистики и разума, равно как и бинерной взаимной обусловленности соответствующих им интуиции, привело, между прочим, к столь известному софизму Зенона Элейского о «летящей стреле»12.— «Всякое физическое тело в каждый данный момент занимает определенное положение; летящая стрела есть тело физическое; следовательно, она в каждый данный момент занимает определенное положение; если же она занимает в каждый данный момент определенное положение, т. е. неподвижна, то она и вообще неподвижна». На этом примере с полной отчетливостью могут быть расчленены и охарактеризованы проявления начал разума и мистики. Мистика, как чувство единства и целостности, непосредственно воспринимает движение как о д н о н е п р е р ы в н о е явление. В противоположность этому разум, как начало разделяющее и множественное, воспринимает целое как совокупность составляющих частей, и если стремится воссоздать в своей категории движение, то мыслит его подобным ленте кинематографа, запечатлевающей в последовательности отдельные стационарные моменты |3. Этот софизм наглядно показывает, что разум в своей полной уединенности бессилен понять самую идею движения, т. е. всякий процесс, а следовательно, и вообще всякую действительность. Итак, во всяком акте эмпирического познания необходимо имеют место проявления обоих начал — мистики и разума.

Невзирая на глубокую истинность сказанного, на двойственное предопределение бинерности строения категорий актуального сознания — онтологически и эмпирически, сознание долгое время оказывается не в силах распознать это с надлежащей отчетливостью и построить на этом уже сознательно механизм своего дальнейшего эволютивного движения. Оба вида тяготения к бинерности и их неизбежные проявления скользят мимо взора актуального Я: первое — оставаясь в недоступных пока высях надсознатель-ного, а второе — таясь в подземельях подсознательного. Центрируясь на феноменальной личности и уграчивая всякое воспоминание (avafivrjoic,} о Горнем, актуальное сознание одинаково разрывает свои связи с надмирным, трансцендентным, и подсекает все корни, связующие со Вселенским Лоном, имманентным. Подобно гробу Магомета повисает тогда человек между небом и землей, оказываясь целиком предоставленным только своим собственным жалким силам. Мудрые парсы уже десятки веков тому назад высказали мысль, что именно к таком состоянии человек легче всего может стать добычей дьявола14. Дьявол в себе есть ничто, за ним не таится никакой онтологической реальности, но он оживает со страшной силой в душах людей, когда они выпадаю'!1 с пути гармонического развития и начинают беспомощно метаться в завывающем адском вихре, увы, порождаемом ими же самими.

Недаром еврейско-халдейский миф повествует, что первым деянием человека было наречение имен. — Всякое познание, всякая наука начинается с классификации, а эволюция науки есть развитие и закрепление классификации. Эта классификация нередко может происходить полубессознательно и даже целиком бессознательно, но тем не менее она всегда остается первым условием возможности всякого опыта. Правда также, что первоначально созданная классификация почти всегда вскоре обнаруживает свою непригодность, и тогда она замещается новою. И вот, актуальное сознание человека уже на ранних ступенях развития воочию являет тройственность строения своей природы, естестве! гнуто делимость своей феноменологии на чувство, разум и волю. Не ведая их онтологической сопряженности, человек не обращает должного внимания и на их неразрывную сопряженность в эмпирическом процессе. Не ведая ноуменального естества пневматологических категорий, он лишен возможности дать им отчетливые девизы в феноменальном. Основываясь только на ресурсах личеюго начала, он даже в лице представителей философской мысли продолжает оставаться бессильным в точности определить природу и признаки каждой из пневматологических категорий, а потому тем более и их действительные взаимоотношения. Мало-помалу они выкристаллизовываются в его сознании в совершенно самостоятельные начала, которые хотя и проявляются подчас совместно, но, как таковые, в своих внутренних естествах оказываются ничем между собой не связанными. К сожалению, эта ошибочность философских построений лишь отражает схематично действительно происходящее искривление психического аппарата. Низшая мистика и низший разум в самих своих проявлениях почти утрачивают довлеющую им органическую сопряженность. Я говорю «почти», потому что полный, действительный ах разрыв неминуемо привел бы обоих к одинаковой гибели. Некоторая связь между ними все время остается, но оказывается всецело вне бодрствующего сознания, таится лишь в бессознательней влечениях, ассоциациях и инстинктах. Так, в проявлениях низшей мистики разум сохраняется лишь как отвлеченное начало формы, а вся его конкретная специфика ускользает бесследно. Равным образом, в проявлениях низшего разума мистика сохраняется лишь как вовсе неформулированное общее начало содержания, но все ее могучие силы, весь ее всеоплодотворяющий ток, не встречая никакого приложения, распыляются бесследно. Эти две противоположные, но одинаково ошибочные тенденции получили столь широкое развитие, что вылились в два крупнейших исторических течения: односторонний мистицизм и односторонний рационализм. Здесь бинер низшей мистики и низшего разума из гармонического строения бинера раскрытия, т. е. эволюционного кватернера, выродился в гносеологический бинер, полюсы которого оказались в непримиримом, контрадикторном противоречии. Соответственно этому извратилось понимание и горних прототипов категорий сознания, т. е. их бинер стал созерцаться как гносеологический. Так пред человеком раскрылись все четыре бездны пути эволюции, две высшие и две низшие, которые уже были обрисованы мною во введении к данной работе. Не имея возможности повторить здесь уже выраженный ряд идей, я ограничусь только указанием, что даже в этом противоестественном развитии противоположности начал мистики и разума, когда с видимой стороны они делаются вполне контрадикторными, все же при вдумчивом анализе можно с очевидной непреложностью указать на теплящуюся здесь под внешним покровом их исконную органическую связанность.

Апофеозом гипертрофирования низшего разума и полного уничижения мистического начала является воинствующий крайний позитивизм. Его представители, в особенности в XVIII и XIX веках, признали единственной панацеей и единственно возможным залогом всяческого успеха «средний разум», или разум так называемого «нормального человека». Он общ всем людям, справедливость его заключений доступна проверке каждому, и это вполне гарантирует его абсолютную верность и не менее же абсолютное достоинство осуществляемой им миссии. Все, что не входит в его пределы, а тем паче осмеливается противоречить ему, есть не только ложь, но и ложь заведомая, гнусная, а потому всякий инако мыслящий есть враг истины и народа и в качестве «бешеного безумца» должен быть обезврежен пожизненным заключением15. Все силы иррациональные в области духа, равно как все силы, выработанные органическим процессом развития, и даже самый смысл последнего — были объявлены ровно ничего не стоящими, абсолютно вредными, а потому —

«Et