Плохой парень - Юлианна Орлова Страница 43

Прячу слен в штаны, а чулки сворачиваю и в карман сую. Поправляю одежду, все еще любуясь Валей.

Вечно бы смотрел на нее.

Рахманинова полна негодования, молча опускает юбку и босиком топает к месту, где аккуратно стоят ее каблуки. При мне встает на эти ходули, и у меня кадык дергается. Иду за ней как заведенный.

—Может паранджу напялить на себя, чтобы наверняка? — ехидно бросает мне, подавая мне в принципе неплохую идею.

—Где купить? — вскидываю голову и облизываюсь, когда она снова ко мне лицом поворачивается. Румянец освежает ее, превращаю ее в богиню.

Закатывает глаза и складывает руки на груди. Черт. Пиджак остался там, на полу. Бегу за ним и возвращаюсь, без промедления накидываю на изящные плечи черную ткань добротного пиджака.

Огонь.

Валя застегивает пуговки и хмурится, укладывая грудь в удачное положение. Я уже понял, что нализал и насосал ее до покраснения. И до субботы правда не буду трогать ее…правда. Обещаю.

Перехватываю ладошку, но Валя без энтузиазма встречает мой порыв ласки. Она даже злится красиво!

Есть хоть что-то, что она делает плохо?

—Ревную, дурак. Но ты тоже додумалась. Я чуть свой язык не проглотил, когда увидел тебя. Кто так делает? Не будь бати твоего, затолкал бы обратно в квартиру, и пока бы ты не переоделась, хер бы куда выпустил! Не забывай, что тут полно мужиков, а ты мало того, что одна девушка тут, так и еще красивая девушка. Войди в мое положение! — цежу на последнем издыхании. Черт его знает, как держусь. В пизду.

Валя кусает губы и переводит на меня уже более спокойный взгляд.

—Я не подумала, что это вызывающий наряд. Я все по требованиям купила, а каблуки ношу всегда из-за роста. Только в этот раз купила не очень удобные. Может “расхожу”, — тянет, всматриваясь в меня взглядом бэмби.

И как тут вообще злиться?

—Люблю тебя, — снова ляпаю произвольно, потому что хочу. Валя вздрагивает и обхватывает себя двумя руками. Я ответа не жду, потому что не дурак.

Но я дождусь ответа.

—Я пошел. Валентина Львовна, хорошего вам первого учебного дня. И да. У нас это…трубки вроде как запрещены. Во время учебного процесса точно. Так что я разве что перед отбоем смогу с тобой общаться. Не накручивай себя, такой порядок.

—Конечно, я понимаю.

—Ну все, ушел…— резко придвигаюсь и срываю еще один поцелуй, прежде чем смыться из аудитории.

В трусах опять тяжело.

Блядство какое-то.

Парней нагоняю возле спортзала. Дальше у нас физподготовка, вот и выпущу пар, надеюсь, без последствий. Иначе придется возвращаться в кабинет к преподавателю английского языка и проходить внеклассные занятия. Может даже у доски.

Или прямо там, где схвачу.

—Опача, Шолох, че ты дерзкий такой, епта? —Клюв толкает меня в плечо, а я толкаю его так, что он к стенке отлетает.

—Значит так, третий взвод, поясняю политику партии коротко и один раз. Рекомендую запомнить и повторять перед сном сразу после молитвы. Потому что если не послушаете, будет больно. Без вариантов, — костяшкой большого пальца протираю губу, смерив всех уничижительным взглядом.

Пацаны уже переоделись, то есть я опоздал, а значит, не был скорострелом, как думал.

—Может тебе прививку от бешенства? — хмыкает Соболь.

Нихуя не смешно.

—Сразу после вас всех. Значит так. Слушаем. Валентина Львовна Рахманинова неприкосновенна. Смотреть даже нельзя, а уж дышать в ее сторону и подавно. Поверьте, если вы в мыслях себе будете позволять что-то эдакое, я узнаю. Потому что я вообще все узнаю, что будет не так, кроме почтения и вежливого обращения в ее сторону.

Осматриваю охуевших пацанов, разминая кулаки. У меня с ними хорошие отношения, но тут не время размусоливать.

Они знатно охуели, конечно.

—ЭТО МОЯ ЖЕНЩИНА. А КТО ПРОПИЗДИТСЯ — ОТОРВУ ЯЙЦА, — припечатываю напоследок, встречая неприкрытый шок.

Вот теперь они все поняли, разинув от удивления рты.

—Надо было сразу сказать, а не бузить.

—Не успел сразу, догоняю.

Ухожу в раздевалку и переодеваюсь в спортивное. Мышцы вибрируют, а член еще стоит. Хоть гвозди забивай.

Ржу.

ГЛАВА 34

ВАЛЯ

Первая пара для меня как фейерверк и дело вовсе не в том, что фейерверк не от пары, а от Юры, а еще и в том, что я показала полнейший непрофессионализм за первые часы работы в академии!

Часы, а не дни! Уму непостижимо! Стучу каблуками по мраморному полу и иду в сторону “учительской”. Она, конечно, так не называется, там удручающе долгое наименование, но я отказываюсь это запоминать.

В конце-концов я приглашенный преподаватель в штат, а не преподаватель при звании. Словом, очень многое для меня остается большой загадкой, даже несмотря на то, что я всю жизнь провела в казарменных условиях, грубо говоря.

С таким отцом иначе бы не вышло. Именно он научил меня быстро собираться, всегда приходить заранее и уж точно следовать поставленным инструкциям-приказам.

Проношусь мимо напыщенных курсантов, которые при моем появлении первым делом выпрямляются, зачем-то отдавая мне честь. Я не в погонах, так что они это делают исключительно по доброте душевной? А если бы я была простым посетителем, что тогда?

Улыбаюсь также сдержанно, и прохожу в фойе, откуда зал ведет в сторону нужных кабинетов. Начальник академии, зав. по воспитательной, по научной и по хозяйственной, а вот и та самая “учительская”.

Постучав бегло в дверь, вхожу, а внутри застаю сразу несколько мужчин, которые при моем появлении с места подрываются. Это несомненно, приятно, а еще чисто по-женски привлекает. Такое отношение к женщинам помимо всего прочего, еще и льстит.

—Здравствуйте, — криво улыбаюсь, когда вхожу в кабинет. Цокот каблуков — явно лишнее и надо бы сюда балетки носить, или обувь с “глушителями”, как я их называю, ведь в них можно ходить абсолютно без звука.

—Коллеги, прошу любить и жаловать, — отец выходит из кабинета, который находится внутри этого кабинета. Мне не улыбается, сама серьезность, что в целом можно расценивать как высшую степень профессионализма. Вот у кого мне стоило бы поучиться!

—Валентина Львовна, наш новый преподаватель английского языка и куратор третьего взвода, — подходит ко мне и кивает коллегам.

Первым замечаю, конечно, того самого мужчину, который стоял рядом со мной на линейке, он и сейчас не сводит с меня глаз, изучает скрупулезно, с прищуром. Все, что его волнует, рисуется у него на лице недвусмысленной мимикой. Я ему нравлюсь, или скорее, что