Велесовы сыны - Дмитрий Васин Страница 24

Глава 10 Средневековье. Аббатство

Глава 10

Кто не молится Господу! Молится дьяволу!

(Папа Римский Франциск)

Этими узкими лестницами монастырская братия пользовалась лишь тогда, когда нужно было действовать незаметно и ненавязчиво при обслуживании церковных празднеств или слишком загулявших вельмож. А еще всех тех, кто был удостоен чести находиться в свите сопровождающих, знать, прислужников и клевретов. Милорды приезжали получить индульгенции за грехи в прошлом, будущем и настоящем, а монахи с радостью им помогали. Они облегчали карманы графов, маркизов и баронов от излишков дьявольского металла. Тем самым святые отцы делали богоугодное дело, угождая Всевышнему и оказывая помощь себе и обители. Ибо в Святом Писании сказано: «Легче верблюду протиснуться сквозь игольное ушко, нежели богатому попасть в рай!» Боковые проходы в метровых стенах позволяли легко и быстро достигать балюстрады верхних этажей, попадать в кладовые, винные подвалы и хранилища съестных припасов. Всё было легко доступно именно через вот такие скрытые от любопытных глаз стенные проёмы. Они позволяли незаметно миновать основные коридоры и пути сообщения монастыря. Когда вся четверка скрылась за массивными створками дверей, настроение оставшихся в трапезной начало стремительно улучшаться. Времена тогда были такие! А выбор был невелик: либо жизнь, либо Царствие Небесное! И чаще всего выпадало именно последнее, потому как в суровые времена законы мягкими не бывают. Зачастую смерть находилась гораздо ближе, нежели кончик носа вашего соседа по столу. Все собравшиеся в этом помещении на полсотни персон понимали, чем обычно завершаются такие вот посиделки. Если не эшафотом на Гревской площади Парижа, то аутодафе на костре братьев-доминиканцев! — Голова идёт кругом от всех этих происков и интриг! И к тому же после такого оглушительного фиаско вся римская свора будет строить козни уже в открытую. Настоятель продолжал нагнетать атмосферу, невзирая на царившую панику. — Где-где, а в папских пенатах дураков никогда не держали. Просчитать гибель своего эмиссара для таких законченных интриганов — плёвое дело! В глазах всех присутствующих обозначилось явное желание очутиться как можно дальше отсюда. — В самом ближайшем времени надо ожидать ответных действий из Рима. Многие из присутствующих в зале дорого бы заплатили за возможность оказаться сейчас у себя в тёплой и мягкой постели подальше отсюда. Они не желали ни видеть, ни слышать, ни участвовать в том, что будет происходить в этих стенах. — Ваше Высокопреподобие! Сеньор аббат! Мы достаточно давно знаем и вас, и леди Агату! — Монастырский врачеватель ввиду своей тучности занимал большую половину скамьи. — Поэтому я считаю, что пришло время очистить от скверны наши ряды. — Женщина — это сосуд греха! И ей не место у нас в обители! Но из уважения к вам мы вместе со всеми братьями всегда закрывали на это глаза! Аптекарь монастыря смахнул пот со лба носовым платком, в который можно было легко завернуть жареную кабанью ногу. — Ничего хорошего присутствие этой женщины не несло! Одни только искушения и соблазны! Поверивший в свою безнаказанность толстяк продолжал испытывать судьбу самым беззастенчивым образом.

--- Похоть и плотские вожделения — вот что от нее всегда исходило. - Агата прямо-таки зашипела от ярости, как настоящая дикая кошка.

Будь сейчас её воля, она бы выцарапала толстяку глаза прямо здесь. Уже то, что он решился её обсуждать, да ещё и прилюдно, смахивало на хорошо спланированную провокацию. Обычно никто не пытался противостоять аббату, да еще с такой беспрецедентной наглостью. Настоятель тоже воспринял его слова не иначе как смуту и призыв к мятежу. И всё это происходило сейчас, на ночном собрании в малой трапезной! Там, где всегда собирались самые преданные, проверенные и покорные. Тем не менее аптекарь, уверовавший в свою безнаказанность, наглел всё сильнее и беззастенчивее. Его речь была ничем иным, как открытым призывом и подстрекательством к бунту. Это означало и смену руководства обители. С этим мириться было никак нельзя, а докторишка тем временем продолжал. — Мы, смиренные слуги Господа Нашего, свято чтим все его заповеди и обеты. Потому-то мы и помыслить не могли, что кто-то может их нарушать. А тем более целибат! Нарушение оного — самый страшный и непростительный грех для праведного монаха. Так неужто тот, кто должен служить столпом и крепостью веры, поддался проискам сатаны? Не могу я поверить в такое грехопадение, братия! Но глаза мои говорят обратное! — Сальные глазки отца-инфирмария буквально пожирали стройную фигурку и смазливое личико гордой красавицы. Воздержание особенно трудно даётся тем, кто не соблюдает посты и не умерщвляет плоть на всенощных бдениях и молитвах. Ходили слухи, и, видимо, не спроста, что жирный любитель жареных свиных ребрышек не раз огребал от экспансивной мадемуазели по самое первое число. Однако вожделение настолько затуманило заплывшие жиром мозги, что безумец голосу разума не внимал. Мнимый поборник справедливости даже пожаловался на нее Его Высокопреосвященству, монсеньёру архиепископу. Он написал ему челобитную, где напирал на то обстоятельство, что сам дьявол пребывает у них в аббатстве. Сатана, приняв облик баронессы Мюррей, совращает братию своим непотребным видом и одеянием. Носит мужскую одежду, охотничьи костюмы и сапоги со шпорами. А еще мерзавка имеет оружие при себе, что противоречит уставу обители. Архиепископ тогда долго смеялся, а затем наложил на шустрого врачевателя епитимью. Толстяка заставили читать Ave Maria две тысячи раз, трижды в сутки. Утром, в обед и вечером перед ужином. А еще он пообещал наказать двумя дюжинами плетей старших по чину монахов за неподобающий пример для послушников, ученых братьев и конверсов. Монастырской элите надлежало служить образцом смирения и покорности, а не сеять смуту и недовольство своими прелатами. В аббатстве, как и в миру, существуют определенные грани и сословия, по которым надлежало делить все обязанности и привилегии. — Криспин! Арни! Почему лишние находятся там, куда вход был дозволен лишь избранным? Разве их имена были в том списке, который я передал тебе