Запретная. Моя - Элла Александровна Савицкая Страница 17

Быстро одергиваю кофту Даши и спускаю ее на пол.

– Застегнись.

Не хватало, чтобы он сюда залетел, а она наполовину раздета.

Даша дрожащими пальцами справляется с одеждой.

Растрепанная, щеки алые, губы припухли.

Такая вся мягкая и разнеженная, что у меня зубы сводит. Обхватываю ее голову ладонями и коротко целую. В паху армагеддон. Кровь шипит и разъедает кислотой.

Хочу ее так, что мозги размякли и превратились в желе. Именно поэтому я не сразу соображаю, что такого могло произойти, что отец вернулся раньше, еще и в хреновом настроении.

– Руслан, твой папа, – оторвавшись от меня, Даша смущенно прикусывает губу.

И я также хочу. Искусать ее всю, а потом зализать эти укусы. Чтобы снова стонала, как только что и имя моё шептала неосознанно.

На силу оторвавшись от нее, достаю из шкафа домашние штаны с футболкой. Забыв о том, что трусы оставил в ванной, сдергиваю полотенце. Оборачиваюсь на Дашу, а она отводит взгляд и тут же снова возвращает его на меня. Глаза широко распахнуты. Она растерянно моргает, потому что у меня все еще стоит.

Её щёки еще сильнее наливаются румянцем.

Усмехаюсь этой робости.

Непривычно. Обычно бойкая Дашка со мной краснеет и смущается. Но я от этого ловлю кайф. Потому что только со мной такая.

Моя.

Я всё еще пытаюсь привыкнуть к этому определению. Обкатываю его в мыслях с осторожностью.

– Побудь тут пока, – бросаю ей и выхожу из комнаты.

Отец уже на кухне.

Я торможу на пороге. То, что вижу, отбрасывает меня на пару лет назад. Он, бутылка водки и безнадёга на его лице.

Заметив меня, батя залпом выпивает полную рюмку и с грохотом ударяет ею о стол.

Я сжимаю челюсти.

– Что случилось? – наблюдаю за тем, как он наполняет вторую.

Опрокидывает в себя.

– Как всегда, Рус. Как всегда. Хорошая жизнь закончилась.

За рюмку отец берется только в одном случае.

– Опять уволили?

Криво усмехнувшись, оседает на стул. Ссутуливается, будто его разом покидают все силы и роняет голову в ладони.

– Эта печать уголовника всегда меня будет преследовать.

Что за…?

– Бред, они же знали, что ты сидел. И им это не мешало на протяжении года.

– А сейчас вот помешало вдруг, – рявкает он и поднимает голову. Переводит взгляд в сторону. – Ты не один…

Оборачиваюсь и замечаю Дашу. Она стоит у меня за спиной и неуверенно перетаптывается с ноги на ногу.

– Я пойду, ладно?

Всматриваюсь в ее блестящие испуганные глаза. Она говорила когда-то, что жутко боится пьяных. И отца моего в первую встречу испугалась. Тоже убежала тогда.

Коротко киваю.

Пока она обувается, достаю с полки зонт.

– Возьми.

– Спасибо, – благодарно улыбается и подходит ко мне. Сгребает футболку в кулаки. – Руслан, – понижает голос до шепота, – я просто не думаю, что сейчас уместна здесь. Ты же понимаешь?

С тревогой заглядывает мне в лицо.

Сложно не понять.

– Да. Иди. Завтра созвонимся.

Чиркнув губами по моей щеке, Даша уходит.

Я же возвращаюсь на кухню. Сажусь на соседний стул. Батя уже справляется с еще одной рюмкой.

Психанув, выдираю его у неё и отодвигаю подальше.

– Хватит пить.

Когда был младше, всегда хотел это сделать. А еще лучше рахреначить все появляющиеся у нас бутылки о стену. Но возраст не позволял. Да и батю побаивался. Сейчас же меня это достало.

Он гребанный год капли в рот не брал. А как малейшая неудача, то снова тянется к этому дерьму.

– Расскажи что случилось, – требовательно смотрю ему в лицо.

– Рус, ты… – Опешив, он несколько секунд моргает.

– Батя! Что случилось? На ровном месте не выгоняют.

– Выгоняют!

Со скрипом отодвинув стул, отец встает и отходит к окну.

– Бригадир подошел и сказал мол, постучали сверху и сказали, что не хотят видеть меня на заводе.

Сверху, значит…

– Кто постучал?

– А мне откуда знать?! Руководство, наверное, чистит ряды рабочих. И главное, Рус, я же пахал по две смены, бывало. Даже в выходные выходил, чтобы повода не дать. И тут на тебе. Как они меня заебали, хоть в петлю лезь.

– Чушь не мели. И при маме этого бреда не произноси, – отрезаю, вставая. – Найдёшь другую работу.

Забираю бутылку и выливаю содержимое в раковину.

– Ты что творишь? – бросается ко мне отец.

Схватив за руку, пытается ее выдернуть.

– Сядь! – отталкиваю его. – Если от тебя разить будет за километр, тебя никто никогда не возьмет даже в охранники.

– Умный такой, да? – звереет он. – Мы на крышу последние деньги потратили. Ты хоть понимаешь как это? Я мужик, – бьёт себя в грудь, – а семью обеспечить не могу. Потому что какая-то мразь скинула на меня то, чего я не делал. И теперь я всю жизнь побираюсь, потому что на лбу у меня клеймо бывшего уголовника. От него блядь не избавиться.

Резко отвернувшись, он отходит и опирается руками на подоконник. Вымотанный, уничтоженный.

– Эта сука бедность у меня уже вот здесь сидит, – проводит ребром ладони по горлу. – Какой я мужик, если моя жена не может на меня положиться? Маринка работает без отпуска уже сколько лет. Думал, хоть на море ее свожу в следующем году. Порадую. Ага, свозил.

Ребра сводит спазмом и обжигает.

Мама правда, давно не отдыхала. Благо, хоть зимой на неделю отпуск взяла, так спала по половине дня. Ни я, ни батя ее не будили. Когда отец сидел в тюрьме, а я мелким был, она сама всё на себе вывозила. Тут мужик бы сломался, но не она.

– Всё будет хорошо. У тебя есть мы.

Разворачиваюсь и выхожу из дома.

На улице все также идет дождь.

Достаю из кармана мобильный и захожу в контакты. Выбираю тот, что нужно.

– Да? – Тихий отвечает спустя несколько гудков.

– Это ты? – отхожу подальше от двери.

Сердечная мышца усиленно перекачивает кровь, пульс глухо стучит в затылке.

– Всегда знал, что ты догадливый, – отвечает без раздумий.

Ссука…

Как только отец сказал, что постучали сверху я сразу понял чьих рук это дело. И не ошибся.

Пальцы на автомате складываются в кулаки.

Желание размазать его достигает максимального.

– При чем здесь мой отец?

– Я не люблю, когда меня ни во что не ставят. Если хочешь, чтобы он мог хотя бы куда-то устроиться, в следующий раз подумаешь прежде, чем мне отказывать. Последнее дело, Руслан. Я дам знать когда. Потом вали куда хочешь.

Тихий скидывает, а я смотрю на пузыри воды, вырастающие на луже.

Внутренности закручивает, как в центрифуге. Сворачивает, сжимает.

И ведь у него достаточно людей, просто он идёт