Ост-фронт. Новый век русского сериала - Денис Горелов Страница 16

вкус к сценам гламурных запоев и посвятил им львиную долю сериалов «Чкалов» про Чкалова и «Есенин» про Есенина — тут бы тоже не помешала редактура. Однако когда в первой серии золотая наша головушка строит глазки царским дочкам и кушает с ними кофий — выходила прекрасная байка про Ивана-дурака, который с царями накоротке, за словом в карман не лезет, сивку-бурку объездит и заморскую блоху подкует — и всем пацанам о том с блеском насвистит.

Так бы и снимать — нет же.

Пришли носатые и все испортили.

Большой артист. Метр девяносто пять

«Шаляпин», 2023. Реж. Егор Анашкин

Много было у Шаляпина в голове ерунды.

Благоговейный миф о нем слегка развеял друг его сердечный и первый наш импрессионист Константин Коровин — оставив мемуар, легший в основу сценария.

Федор Иваныч предстал там сущей двухметровой дитяткой, местами несносной. Вмиг со всеми дружился, со всеми на пустяках ссорился. Ел в три горла. Пел в четыре. Заедался с дирижерами. Изменял первой жене со второй. Войдя в известность и амбицию, требовал в контракте птичьего молока: тысячу за выход, абонированную на год ложу для Горького и двух солдат с саблями репортеров распугивать. Директор императорских театров Теляковский хохотал и подписывал: все равно, говорил, кроме денег, ничего не дам — а контракт он так и так потеряет. И Шаляпин тут же терял контракт.

Любил выставлять себя радетелем за народ, но крестьян робел, ибо видел впервые. Говорил, что их специально спаивают, для темноты, а в ответ слышал:

— Да ведь и ты, Федор Иваныч, выпить не дурак. Кто ж тебя неволит?

Всерьез относился только к делу: петь мог в охотку ночи напролет, оперы учил целиком вместе с женскими партиями для лучшего понимания. Был крайне благодарен трагику Дальскому за науку: любую арию сперва прочесть вслух стихами и разобраться в персонаже драматически.

Далее все сошлось.

Великан.

Трудоголик.

Мощный голос.

Умение подать характер.

Упор на русскую оперу поперек иноземного репертуара ровно в миг зарождения национализма, плода растущей грамотности масс.

Относились к нему, как к Высоцкому: с обожанием, панибратством, сплетнями и байками, «как мы с Володей бухали». С «Федей», кажется, тоже бухало раз в сто больше народу, чем он встречал в жизни.

Среди тех, кто «бухал с Федей», были и сценаристы Назарова и Эзугбая. Для того, чтоб тепло отнестись к буйным чудачествам большого ребенка и с почтением — к его мощи и труду, надобен масштаб и такт, которого у авторов байопика и на грош не водилось (режиссера Анашкина тоже касается). Они, по сути, и есть та публика, что истово рукоплещет кумиру, а после рассказывает всем, какой он в жизни хабал, бухарик и сукин сын. Более-менее верную интонацию выдерживает исполнитель коровинской роли Александр Яценко — но то заслуга артиста, а не постановки.

Теляковский там лебезит перед звездой, как усердный халдей (директор театров был к царю вхож и по весу опережал нынешнего министра культуры). Дальский вместо того, чтоб делу учить, писает с парапета в Неву. Мега-сановник Всеволожский вместо державного облика носит филерские усики. Всех их, вельмож и трагиков высшего ранга, играют артисты мощного комического темперамента Каморзин, Алмазов и Цапник — что превращает закат империи в сущий хармсовский балаган.

«Куда прешь!» — любимой фразой вахтеров кроет Шаляпин рабочих сцены (стычка была, но плебейские формулировочки — на совести авторов). «Здесь люди работают, а вы скандалите», — словами регистраторши поликлиники отвечает ему Коровин. «Il basso (бас)! — Сама дура!» — обмениваются репликами будущие супруги, Шаляпин с балериной Торнаги (Мария Смольникова). Впечатление, что едкие коровинские мемуары дали авторам карт-бланш на дворницкий слог и дворницкое поведение персонажей. А чтоб зритель не серчал, герой то и дело вспоминает, кто он, и запевает песенку басом Ильдара Абдразакова.

Как-то Козинцев, рассвирепев на гайдаевские «12 стульев», писал: «Хам прочитал сочинение двух интеллигентных писателей». Так и здесь: хамы прочитали сборник анекдотов из жизни великого артиста.

Вот он у них и кобенится. На полуслове обрывает Ключевского. Ставит на место Рахманинова. Впрягается в бричку с Дальским. Даже «В Мариинку!» у него звучит как «В Маринку!».

Зрительницы сладко обмирают.

Абдразаков, говорят, отлично звучит (и впрямь отлично).

В Горбатове, говорят, как в Шаляпине, два метра росту (так и есть).

Чего ж вам боле.

Отличная постановка.

Жизненная.

Среди прочих выделяясь

Чисто бритой головой

«Котовский», 2010. Реж. Станислав Назиров

В каждом третьем боевике «Молдова-фильма» присутствовал ростовой портрет Котовского, и всюду он был вылитый Фантомас. Дергал с каторги, бомбил казначейства, кошмарил блатных и, едва соскочив из-под «вышки», поднимал на ноги Одесский оперный на представлении «Кармен» — что вряд ли удалось бы и Ленину. Исчезал из-под любого надзора и конвоя. Впервые арестованный за уклонение от воинской службы, именно в ней нашел себя, карьеру, легенду, три Красных Знамени и именное оружие.

И совершенно, ничуть, ну ни капельки не нуждался в ребрендинге новых времен. Не было в его цветастой биографии тайных страниц, которые бы скрыли от народа злые большевики. Молдавия чтила его всенародно, как местного Разина, и только на излете социализма посвятила аж три биографических фильма — причем в то самое время, как «Молдова-фильм» стал уверенно оспаривать лидерство в авантюрно-приключенческом жанре у прежде недосягаемой Одесской киностудии. В дивном «Последнем гайдуке» Григорий Иванович щеголял в цыганских кожаных галифе, алом кушаке, расшитой жилетке и шляпе набекрень, с рабочим наганом тепло принимая обращение влюбленных дам «Мой дорогой Дубровский». Жег экономии, обирал дилижансы, облагал данью барышников и палил с пролетки по жандармским засадам. Но главное: пропорционально сочетал разбойные подвиги со стихийным марксизмом — что и вывело его с годами сначала в Советы, а после и в управленческую верхушку РККА.

Вот именно этого производящему каналу «Россия» было совершенно не надо. К началу десятых организованное разбольшевичивание русской истории естественным образом привело к отъему у красных самых безбашенных и любимых народом атаманов — путем акцентирования их православия, блатной дерзости и ссор с комиссарами нетитульного происхождения. Именно в этом ключе были сделаны фильмы о Чапаеве, Махно и Котовском — только Буденного еще забелить не хватало. Все атаки Григория Иваныча на помещичьи латифундии с сожжением долговых книг — как раз и сделавшие его неуловимым народным любимцем — из биографического сериала были вымараны, зато непропорциональное место заняли ссоры в шайке, вялые любовные линии и разногласия с эсерами по вопросам революционного душегубства. Последнее уже было совершеннейшей отсебятиной: в целиком аграрной Молдавии