Сокровенная Россия: от Ладоги до Сахалина - Анджей Анджеевич Иконников-Галицкий Страница 16

Усадьба Марьино

Интерьеры дворца погибли во время войны. Долгое время усадьба пребывала в запустении. Сейчас усадебный дом и часть парка восстановлены новыми владельцами. И при этом они доступны для посетителей. Такой судьбы можно пожелать множеству других усадеб России.

Белогорка – усадьба купцов Елисеевых

За два имперских столетия Петербургская губерния, она же земля Ижорская, превратилась в усадебно-парковый рай. К 1917 году в губернии насчитывалось более двух тысяч помещичьих усадеб. До наших дней сохранилось около 50. Впрочем, «сохранилось» – не совсем подходящее слово. Три четверти «сохранившихся» стоят в руинах, а если и переходят в частные руки, то, как правило, окружаются глухими оградами, и что там дальше с ними происходит – неведомо.

Усадебный дом в Белогорке

В часе езды от Петербурга на берегу реки Оредеж расположена усадьба Белогорка. В конце XIX века это старинное дворянское имение приобрел Александр Григорьевич Елисеев, представитель знаменитого купеческого рода, владевшего магазинами, домами и складами в Петербурге и в Москве. Правда, из отцовско-дедовского дела он к тому времени уже вышел, но денег имел достаточно. Купленное имение он отдал в приданое за дочерью, когда она, овдовев, решила вторично выйти замуж. На месте старого барского дома началось строительство нового – с купеческим размахом и с аристократическим архитектурным вкусом.

Елисеевы вообще знали толк в современной архитектуре. Об одной из самых смелых построек Петербурга эпохи модерна – о доме Торгового товарищества братьев Елисеевых на Невском проспекте – речь пойдет дальше. Александр Григорьевич заказал проект дома в Белогорке Владимиру Тавлинову – «гражданскому инженеру», как тогда называли строителей, имевших техническое, а не академическое образование. Неожиданный выбор (ведь Елисеев мог нанять самого знаменитого, самого дорогого архитектора) объясняется просто: Тавлинов был хорошо знаком с другом семьи Елисеевых Степаном Овсянниковым, тоже из могучего купеческого рода. Семейную усадьбу должен строить семейный архитектор.

И надо признать: безвестному Тавлинову удалось прекрасно справиться с поставленной задачей. Дом в Белогорке соединяет в себе трудносовместимые качества. Он богат, даже роскошен – но при этом одет в одежду безукоризненного вкуса. Он сложен и прост, причудлив и строг. Он, конечно, дворец, но в то же время он – милый, обаятельный загородный дом, удобный для житья и отдыха. Он и смотрится с разных сторон совершенно по-разному – настолько, что, если взглянуть на фотографии его фасадов, трудно поверить, что они принадлежат одному и тому же зданию.

Парадный фасад выдержан в духе раннего петербургского модерна. Прямые, ровные плоскости стен облицованы грубообработанным («рваным») камнем и поливной плиткой – кабанчиком, прорезаны оконными проемами разной ширины и формы, оттенены круглыми и гранеными формами эркеров и башен. Все это респектабельно, даже торжественно. Другой фасад, обращенный к Оредежу, одет в романтические одежды чуть-чуть средневекового покроя. Скошенные углы, выступающие и вдвинутые вглубь объемы создают энергичный ритм, который усиливает разновысотность верха: тут пониже, тут повыше, тут – лестница дымовых труб. Все вместе смотрится парадоксально, неожиданно, увлекательно.

Лет пятнадцать назад дом в Белогорке, брошенный всеми, горел. После этого много было сказано о необходимости спасения гибнущего памятника. Но на момент написания этой книги дело с места не сдвинулось.

Набоковское Рождествено

Усадьба Рождествено отличается от тех дворцов и замков, о которых шла речь раньше или еще пойдет впереди. Те – необыкновенные, причудливые, архитектурно своеобразные. Эта – простая, можно сказать, классическая помещичья усадьба: деревянный дом типичной архитектуры, с колоннами и фронтоном, при нем – небольшой парк. Но среди множества барских усадеб бывшей Петербургской губернии основательнее других западает в память именно ее неяркий образ.

Наверное, потому, что барский дом так умиротворенно-светло стоит на высоком холме над плавным изгибом Оредежа, в окружении берез и лип, над мостом, над дорогой, по которой мчатся автотранспортные средства из Петербурга в Псков. Еще потому, что судьба дома, после того как он лишился своих владельцев, сложилась драматично, но в конечном счете счастливо. И потому, что последним его владельцем – перед самой революцией – был юноша Набоков. Будущий великий писатель Владимир Набоков, объединивший в своем творчестве русский язык с английским, Россию с Америкой, прозу с поэзией, человеческое безумие с летучей красотой бабочек.

В книге «Другие берега», через много лет после вынужденного – и навсегда – отъезда из России, Набоков вспоминал «имение Рождествено с этой белой усадьбой на зеленом холму, с дремучим парком за ней, с еще более дремучими лесами, синеющими за нивами».

Усадьба Рождествено

Дом на холме принадлежал дяде Набокова, брату матери, Василию Рукавишникову. До Рукавишниковых имением владели разные хозяева: купец, статский советник, генерал… И так далее, в глубь времен – вплоть до первого владельца, царевича Алексея Петровича. Да, в 1714 году Петр подарил здешние земли нелюбимому сыну. И уже через год грозил ему же: «…я с горестью размышлял и, видя, что ничем тебя склонить не могу к добру, за благо изобрел сей последний тестамент тебе написать и еще мало подождать, аще нелицемерно обратишься. Ежели же ни, то известен будь, что я весьма тебя наследства лишу, яко уд гангренный…»[11] Пытаясь оправдаться и зная, что письма его перехватываются, писал царевич супруге: «Ты всегда знаешь хорошо, что мы о том только и думали, как бы жить спокойно в Рождественке…» Но история распорядилась по-другому. Через несколько лет разыгрался последний акт трагедии: царевич был убит по воле отца.

После его гибели имение меняло хозяев. В начале XIX века, при одном из них – генерале Ефремове, – был выстроен дом, без особых изменений сохранившийся до революции. Набоков так описывает его в третьей главе «Других берегов»: «Это был очаровательный, необыкновенный дом. По истечении почти сорока лет я без труда восстанавливаю и общее ощущение, и подробности его в памяти: шашечницу мраморного пола в прохладной и звучной зале, небесный сверху свет, белые галерейки, саркофаг в одном углу гостиной, орган в другом, яркий запах тепличных цветов повсюду, лиловые занавески в кабинете, рукообразный предметик из слоновой кости для чесания спины – и уже относящуюся к другой главе в этой книге незабвенную колоннаду заднего фасада, под романтической сенью которой сосредоточились в 1915 году счастливейшие часы моей счастливой юности».

Набоков владел имением, полученным по завещанию Рукавишникова, всего год. При новой власти в усадебном доме было рабоче-крестьянское общежитие, потом музей быта, потом школа. Во время фашистской оккупации –