Традиции & Авангард. №1 (8) 2021 - Литературно-художественный журнал Страница 33

И харя моя будет нежно-надменной.

А ты уже вовсе почти старикашка.

В тени тополей просипишь мне: «Елена…»

И будешь над рифмой капризною кашлять.

Ты станешь слезливей, но с прежним запалом —

Так с юностью схожа пора увяданья…

Вздохну, головой покачаю устало:

«Малыш, ну зачем эти… страданья?»

«Запишусь на наращивание ресниц…»

Запишусь на наращивание ресниц,

Потому что тебе душа моя не нужна.

Сделаю окрашивание балаяж,

Потому что тебе душа моя не нужна.

Куплю золотой браслет,

Потому что тебе душа моя не нужна.

Буду бегать по утрам и качать пресс,

Потому что тебе душа моя не нужна.

Сердце мое дюймовочка.

Однажды мы улетим на ласточке.

«С этим платком спала, как с тряпичной куклой…»

С этим платком спала, как с тряпичной куклой.

Грубый чужой мужлан, протянувший руку

В час, когда я зажимала собою муку,

Просто ладонью, телом, всея собою,

Грубый мужлан принес мне наутро кофе,

Грубый мужлан сказал: ни фига, прорвемся.

Буквы кружили, буквы хотели крови.

Но ни фига, прорвемся. И рвется, рвется.

«Мама ковер привезла…»

Мама ковер привезла,

Нас и ковер.

Тот, что им бабка моя подарила на свадьбу.

Мама с отцом развелась и ковер увезла.

Нас и ковер увезла, привезла, расстелила.

Глаз загогулиной шел по конькам-горбункам,

И вспоминалось, как папа на ногу больную,

Там, где шипица уколом мышьячным цвела

Синим-пресиним и в черное уходила,

Дул где-то сутки, чтоб я не ревела зверьем.

(Бесит меня, что пишу я зачем-то стишочек,

Бесит, что надо работать над строчкой, капец.)

В общем, вперед пролистаем, листаем не глядя.

Старый ковер в гараже на стене повисел,

После его под бассейн натяжной постелили.

Август, убрали бассейн, сквозь ковер проросла

Всякая травка, полынь, лебеда и колючка.

Вот я сижу и пропалываю ковер.

Целый стишок наполола, учитесь, салаги.

«Лети, лети, я дальше не смогла…»

Лети, лети, я дальше не смогла.

Бегите в лес, испуганные зайцы.

Договора закрытых быстрозаймов,

Где я строчила в угол из угла

На оборотной стороне листа

Убористо, размашисто и всяко.

Я жить хочу, я буду жить, бояка.

Ни шагу по воде, прости, вода,

Лети, зима, куда-нибудь туда,

Где все двоилось, кончилось двояко.

Лети, весна, туда же. Дайте якорь.

Я буду долго этой цепью звякать,

И слезы лить, и в пустоту кивать.

И звенышки, как губы, целовать.

Баху-Меседу Расулова

Народный поэт Дагестана, заслуженный работник культуры Республики Дагестан, лауреат всероссийских и международных литературных премий, автор ряда книг стихотворений, прозы и публицистики. Родилась в высокогорном селе Карата, окончила Дагестанский государственный университет и Литературный институт имени Максима Горького.

Мамины руки

Рассказ

Под ногами радостно хрустел снег. Горы, что стоят вокруг села, как стражи, тоже укутались в белые снежные шубы. Меседу легко поднималась по лестнице. Она не чувствовала тяжесть полного водой кувшина. Душа радовалась тому, что ей не пришлось долго стоять в очереди за водой. Многие пропускали ее, зная, что несет воду теткам-инвалидкам. Но некоторые ворчали. По этой причине иногда приходилось простаивать в очереди, в холоде, час и дольше. Родительский дом она снабжала водой утром рано, когда женщин у родника бывает мало…

Она уже успела очистить ступеньки инвалидов от снега, принесла им воду, и можно спокойно идти домой. Где она должна готовить уроки и взяться за рукоделие. Зимой, как обычно, к ним приходит одинокая соседка, чтобы коротать время у печки и тетей. Меседу очень любит блюдо годи. В большой кастрюле, вместе смешав, варят зерно пшеницы, кукурузы, фасоль и черные бобы. Перед подачей туда добавляют соль, мелко нарезанный лук и тертый сыр.

«Видимо, я проголодалась, раз думаю только о еде», – подумала Меседу. Она набирала воду инвалидкам сразу после занятий в школе.

Вот она поднялась на открытый балкон теток. Скинула обувь и, не снимая со спины кувшин, открыла дверь в прихожую. Дверь ударялась о висящий над нею колокольчик. Меседу любила этот звон. Как вошла, сразу она почувствовала приятный запах духов. Этот запах всегда витал в доме теток. В то время в селе очень немногие ими пользовались. Когда Меседу сокрушалась, что у них дома не так приятно пахнет, мама ее утешала:

– Мы же топим печку кизяком. Билет на дрова дают только инвалидам. И у нас нет денег на духи.

Один раз тети отдали ей пустой флакончик от духов. Он был маленьким и красивым. Меседу тайком от мамы вынимала его из-под подушки и перед сном любовалась флаконом и приятным запахом, приоткрыв крышку. Мама запрещала ей что-нибудь принимать от теток.

– Помочь немощным – это долг каждого мусульманина. Пусть Аллах нас вознаградит, – говорила она.

Меседу поставила кувшин и, не снимая пальто, заглянула в комнату, желая поздороваться, перед тем как уйти. Обстановка в комнате у них была намного лучше, чем у других сельчан. В то брежневское время немногие имели в селе такие богатые ковры, покрывала и шторы. Потому, наверно, она всегда смущалась от такого великолепия и старалась поскорее уйти. Да тетки ее и не удерживали.

Девушка зашла, но никто ее не заметил. Все рассматривали красивые платки, спорили о ценах. Одна из женщин писала на листке бумаги цены и названия сел.

Меседу хотела уйти, но задержалась, услышав, как прозвенел телефон. Пока молодая тетка-инвалидка с костылем пробиралась к подоконнику, где стоял телефон, одна из женщин подняла трубку. Старое, морщинистое лицо женщины выразило изумление и крайнее смущение. Она ладонью прикрыла сеточку на трубке, чтобы не услышала та, что звонила, и шепотом говорит:

– Халисат! Это Халисат!

Молодая тетка еще не добралась до телефона. А тетка, что постарше, сияя от радости, учит ее, как надо отвечать:

– Скажи: милая, дорогая, всегда желанная, – пропела полная румяная пожилая женщина певучим голосом.

«Она никогда ко мне не обращалась так нежно, с такой