У Никитских ворот. Литературно-художественный альманах №1(7) 2020 г. - Альманах Российский колокол Страница 31

– Это что за кувшин? – показала Жанна на золотой кубок Вильгельма I.

– Фамильная драгоценность, – сказал я.

– А пиво из него можно пить?

И она принялась ковырять замок, на который была закрыта витрина из стекла. Я понял, что нужно немедленно вмешаться.

– Из него нельзя пить, – сказал я.

– Почему? – уставились на меня девицы.

– На чистом золоте вообще ни пить, ни есть нельзя, – стал объяснять я, оглядываясь на смотрителя, застывшего в углу, как статуя командора. – Можно получить сильнейшее отравление.

Девицы оставили замок в покое.

Катя была полногруда, Жанна плоска, но обе при этом вполне симпатичные.

– Пиво кончилось, – вздохнула Жанна и поставила пустую банку на стекло, под которым покоился императорский кубок.

– Во дворе замка киоск с пивом, – сказал я.

Девицы, не говоря ни слова, развернулись и вымелись за дверь, которую только что брали штурмом. Смотритель ожил, трусцой подбежал к двери, закрыл её на несколько оборотов ключа и мелко перекрестился. Руки у него тряслись.

Я незаметно убрал банку с витрины. Для общения с нашими туристами всё же нужны крепкие нервы. А откуда им взяться у смотрителя? Золото, короны, скипетры, привидения, наконец.

3

На устричной ферме под Сетом Катя и Жанна тоже взялись за дело засучив рукава. Они повсюду сопровождали хозяина, как конвоиры. Рене, впрочем, это нравилось. Он рассказывал об особенностях выращивания устриц на Средиземном море, и вид у него был, как у кота, своровавшего кусок сала. И я понимал, отчего у него такой вид. Время от времени в двери зала заглядывала встревоженная жена. Русские туристы ей не нравились точно так же, как смотрителю замка Гогенцоллернов.

– Хорошие девушки, – сказал я Диме.

– Доска без соска, – поморщился он. – А вот устрицы без вина не едят.

– Ну да? – удивился я. – Должен сказать, насчёт худеньких ты неправ. В них тоже есть свой шарм.

Но тут Рене объявил, что приглашает гостей на террасу для дегустации устриц, и наша дискуссия закончилась.

Мы поднялись по деревянной лестнице на террасу. В середине стола стоял таз с горой устриц. Рядом кастрюля с лимонами, разрезанными пополам. Здесь же бутылки с белым вином и пластмассовые стаканчики.

Рене торжественно достал из кармана нож с кривым лезвием – и пиршество началось. Он едва успевал вскрывать устрицы и поливать их лимонным соком. Катя и Жанна заглатывали устриц, как удавы кроликов. А может, как крокодилы антилоп. Во всяком случае, моллюски во рту девиц исчезали мгновенно.

– Так дело не пойдёт, – сказал Дима. – За мной!

Мы подобрались сзади к Рене и успели ухватить по устрице.

– Вкусно, – сказал я, прислушиваясь, как устрица легко скользнула по глотке и опустилась в желудок.

– Не то слово! – промычал Дима.

Рене притащил ещё один таз с устрицами. Катя и Жанна, съев по десятку моллюсков, слегка угомонились, и мы тоже смогли приступить к трапезе.

Устрицы, как я понимаю, были свежи, сочны и нежны. Рене, бедный, упарился, оделяя ими прожорливых туристов, но, во-первых, не каждый день на ферму приезжают русские, а во-вторых, когда ещё почувствуешь дразнящие прикосновения упругой груди с одной стороны и не менее упругого бедра с другой. Он орудовал ножом с энтузиазмом, успевая, впрочем, отхлебнуть из пластмассового стаканчика.

Мы с Димой тоже не забывали наполнять свои стаканчики.

– Молодцы французы, – сказал Дима. – Хорошую закуску придумали.

– На Средиземном море и не такое можно придумать, – согласился я. – Но французы и вправду интереснее немцев или англичан.

– Почему? – удивился Дима.

– Я их язык понимаю гораздо лучше, чем английский, – объяснил я. – И у Толстого они отнюдь не противные, хоть и воевали с нами.

– У Толстого? – Дима задумался. – А я совсем не помню, какие они у Толстого.

– Такие же, как мы, – сказал я, проглотил устрицу и запил вином. – Пленный офицер, например.

– Нет, не помню, – с сожалением покачал головой Дима и тоже проглотил устрицу. – Меня больше Россия интересует.

– Новая или старая?

– Новая, конечно! Особенно её менеджеры.

– Нынешние правители?

– Ну да. С виду отличники, причём оба два.

– Эти менеджеры, – сказал я, – опять наступили на те же грабли.

– Какие грабли?! – чуть не подавился устрицей Дима.

– Обыкновенные, из сельхозинвентаря. Они вновь разорвали традицию.

– Какую ещё традицию?

– Традиционную. Они исключили из государственной жизни тех, кто были до них. Слишком уверовали в свои силы. Причём большевикам это более простительно, чем им.

– Почему?

Чувствовалось, Дима абсолютно не понимал, о чём идёт речь, но разговор поддерживал.

– Тогда к власти пришли дикие люди. А эти ведь обученные, некоторые даже в гарвардах. Но ошибка у тех и у этих одна.

– Какая?

– Глупость.

Я покапал на устрицу лимонным соком, всосал её в себя и запил вином.

– Минутку, – сказал Дима. – Уж чего-чего, а глупости у них нет. Один сплошной расчёт.

– Вот! – поднял я вверх указательный палец. – Вот этого я от тебя и добивался. Эти управленцы хороши только для себя. Обогатиться они обогатились, а всем остальным говорят: живите по средствам и на нефтедоллары не рассчитывайте. Самим мало.

– Доллары – это святое, – кивнул Дима. – Вы сами кем работаете?

Здесь я задумался. В прежние времена на подобные вопросы я отвечал без запинки: писателем. При советской власти это была хорошая профессия. Квартиры, дачи, машины, Дома творчества, гонорары, наконец. Однако в нынешней жизни власти предержащие писателей сначала опустили, а затем и вовсе произвели подмену понятия. Писателями стали называться не только домохозяйки с Рублёвки, но и бандиты, и проститутки, и олигархи. Осуществилась заветная мечта прежде гонимого графомана: о себе любимом теперь мог рассказать каждый, были бы деньги.

– Журналист, – сказал я.

– Угу, – хрюкнул в стаканчик Дима. – Деньжат хватает?

– Их даже Абрамовичу не хватает, – вздохнул я.

– Но раньше во Францию вы за устрицами не ездили, – подмигнул мне Дима.

Я понял, что опять сел в лужу. Причём в последнее время это стало происходить с пугающей частотой. Молодёжь ни в грош не ставила старика. Неужели и я был таким?

– Можно с вами сфотографироваться? – Катя смотрела на меня сверху вниз, и вид у неё был, как у вороны, собирающейся склюнуть червяка.

Пока я соображал, стоит мне с ними фотографировать или нет, девицы растолкали народ, сунули Диме в руки «мыльницу» и зажали меня в тиски. Наверное, сейчас я был похож на пленённого француза из «Войны и мира».

– Спасибо.

Девицы вновь принялись за устриц.

– Как она