Традиции & Авангард. №2 (9) 2021 - Литературно-художественный журнал Страница 29

моей военной хитрости, согласилась. Платье так ладно село на её стройную хрупкую фигурку, так было ей к лицу, делая его моложе, глаза ярче, улыбку светлее! И это ещё больше укрепило меня, и я сделала следующий шаг:

«Тут такой свет плохой, давай выйдем в зал к большому зеркалу…» И здесь не почуяв подвоха, она доверчиво вышла из примерочной. Я обняла её возле зеркала и громко, со слезами в голосе, завела волынку на весь магазин: «Мамочка, купи его! Пожалуйста! Я тебя очень прошу!» Какая-то женщина неодобрительно посмотрела на меня и сделала замечание: «Такая взрослая девочка и такая несдержанная, капризная, выпрашивает себе платье! Нельзя быть такой эгоисткой!»

Я про себя обрадовалась и ещё жалобнее продолжила, совсем вогнав маму в краску.

Бедная моя мама! Но мне всё равно не стыдно за этот поступок. Это платье не один год согревает, украшает её, а сегодня ещё подало мне особый знак…

Пока я вспоминала историю его появления, мама уже поравнялась со мной, и я совсем близко видела её нежный висок, слегка тронутую загаром щёку, худенькую шею и узкие плечи. Она стремительно шла вперёд, и по её светлому лицу было понятно, что она сейчас не здесь, а уже подходит к больнице…

А я всё стояла, смотрела и не могла ни сдвинуться с места, ни окликнуть её. У меня перехватило дыхание, из глаз текли слёзы, и я быстро-быстро моргала, чтобы они не заслоняли лучшую в мире картину, которая навсегда запечатлелась в моём сердце.

Сергей Кузнечихин

Сергей Кузнечихин родился в 1946 году в поселке Космынино под Костромой. После окончания химфака Калининского политехнического института уехал в Свирск Иркутской области, потом перебрался в Красноярск. За двадцать лет работы инженером-наладчиком изъездил Сибирь от Урала до Дальнего Востока, от Тувы до Чукотки.

Первое стихотворение напечатал еще школьником. Как прозаик дебютировал в 1981 году в альманахе «Енисей». Печатался в журналах «Предлог», «Коростель», «Арион», «Дальний Восток», «Литературная учеба», «Сибирские огни», «День и ночь», «Огни Кузбасса», «Юность», в альманахе «День поэзии – 1986», в коллективных сборниках.

Был составителем в книжной серии «Поэты свинцового века». Составил антологию интимной лирики «Свойства страсти». Автор нескольких книг стихов и прозы. Живет в Красноярске.

Вода черна от глубины…

День затишья

(На той, Гражданской)

Разлегся поперек дороги

Убитый человек в исподнем.

И чей он – белый или красный, —

Теперь уже не разберешь,

Он к ослепительному солнцу

Остекленелый взгляд свой поднял,

А по краям дороги – поле,

А в поле – выжженная рожь.

Ему не знать того, что будет,

Не передать того, что было,

Лежит – земля к спине прижата,

И солнце светит супротив,

А рядом, путаясь в поводьях,

Ржет сумасшедшая кобыла,

Дробит копытами о камни,

Выводит яблочко-мотив.

И, пританцовывая, машет

Хвоста облезлою метлою,

Привыкнув к выстрелам и ритмам

Лихой частушечной бурды,

Она жеманно выгибает

Хребет, сравнимый лишь с пилою,

И щиплет рваными губами

Густую кочку бороды.

Мы

Напичканные чистенькими догмами,

На фоне бутафорской красоты

Мы слишком долго притворялись добрыми.

И, озверев от мнимой доброты,

Рванулись мы всеяднейшими крысами,

Хватая в спешке все, что на пути.

Зато какими были бескорыстными

Еще вчера…

О Господи, прости.

«Как море в отлив, убывает…»

Как море в отлив, убывает

Бравурный аккомпанемент.

Долги и гондоны всплывают

Не в самый удобный момент.

Когда ты, казалось, отмылся

Росою

И сам как святой.

Но всплыли.

И дальше нет смысла

«Россию спасать красотой».

Дом с краю

Косо в землю вросшая избушка,

Словно почерневший истукан.

На столе порожняя чекушка

И стакан.

Пара мух ощупывает крошки —

Видно, чем-то запах нехорош.

Ни тарелки на столе, ни ложки,

Только нож.

Пиковый валет

Мечта устала догонять,

Ну а надежда ждать устала,

И память стала изменять,

Гуляет, падла, с кем попало.

То не дозваться, то придет,

Когда ты чем-то важным занят,

И с ней какой-то идиот

С подслеповатыми глазами.

Рассядется и будет мне

Плести дремучую дурнину,

Как будто мы в Дарасуне

Делили лаборантку Нину.

Что Дарасун – дыра без дна

И гастроном без бакалеи.

Его? Не знаю! А она

Была, мне кажется, в Балее.

Брюнетка. Черное белье.

Уединиться было сложно.

И вроде не делил ее

Ни с кем, а впрочем, все возможно.

Лиса, но вовсе не змея.

Бывали и больней измены.

Не только женщины – друзья,

Родные люди, даже стены.

Смешно подумать – столько лет

Прошло, как в прорву улетело.

Но этот пиковый валет —

Облезлый, мятый…

А задело.

Омут

Вода черна от глубины

И от безветрия прозрачна.

Под берег жмутся табуны

Мальков – наверное, внебрачных, —

Пугливы слишком. А ветла

К воде протягивает ветку,

Туда, где словно пиала,

Поставленная на салфетку,

Белеет лилия. Над ней

Висит стрекозье опахало…

И вдруг как будто бы видней

И вместе с тем тревожней стало.

Луч солнца, высветивший дно,

Как бы играя злую шутку,

Напомнил, до чего темно,

И холодно на дне, и жутко.

Зимняя танцплощадка

Сквозь тишину в минус сто децибел,

Кажется, слышится марш похоронный,

Снег на площадке болезненно бел,

И на перилах четыре вороны

Молча чернеют погоде не в масть,

Каждая – как отключенный динамик.

Нежно поземка танцует, кружась,

Манит шалава, потом продинамит.