Традиции & Авангард. №2 (9) 2021 - Литературно-художественный журнал Страница 25

Активность Толика угасла в преддверии отъезда Павла в Германию на ПМЖ. Мастер понял, что цедить крохи из увядающего бюджета фирмы – занятие бестолковое, и в очередной раз гордо исчез. На этот раз навсегда.

Недавно я встретил его на улице. Не виделись мы лет десять, если не больше. Поначалу я задумался, Толик ли это: толстый, щекастый, подпоясанный широким ремнем, страхующим полусферу грузного живота?

Мужчина вел за руку говорливого мальчугана, который вприпрыжку следовал за отцом. Рядом вышагивала мать – полная, широкоплечая, окрашенная в цвета поздней осени. Она дымила сигаретой и неохотно общалась с мужем.

– Толик? – спросил я, приблизившись к невеселой семейке.

Мужчина обернулся.

– О, старик! – узнал меня мастер-универсал. – Бывают же такие встречи! Я думал, ты где-то далеко, выпорхнул на волю из нашей консервной банки.

– Я – здесь. Уехал Павел. Живет в Берлине.

Толик подтолкнул сына к жене:

– Иди к маме. – И, подтянув пожеванные джинсы, живо поинтересовался: – Чем занимаешься? Рекламой?

– Пишу статьи, рассказы, веду блог, интересуюсь копирайтингом, – поделился я своими пристрастиями. – А ты чем занят? Внедрил что-нибудь?

– Стою на распиле ДСП. – Толик продемонстрировал четырехпалую кисть правой руки. – Вот, распиловочным диском указательный снес. – Он на мгновение замялся. – Изобретения, внедрения… Да вот мое изобретение, – притянул он к себе румяного сопливого мальчугана. – С радостью внедрил по самое не хочу!

Тут в разговор влезла жена.

– Спицын, кончай пошлить! – Она наградила Толика смачным подзатыльником. – Изобретатель хренов! Розетки висят на соплях, краны текут! Быстро домой! Придешь – сразу за работу!

Толик цыкнул на супругу, снова прижал к себе сына и коряво усмехнулся.

– Вернусь – проверю! – злобно предупредила жена. – Она достала из сумки смятый полиэтиленовый пакет и зашла в продуктовый магазин.

Толик протянул мне травмированную руку:

– Ладно, брат! Еще свидимся как-нибудь. Глядишь, пива хлебнем вдали от баб.

– Возможно, – обронил я без энтузиазма и, сев на скамейку, долго смотрел вслед удаляющемуся папаше.

«Как много у нас таких счастливых изобретателей», – пронзила меня внезапная мысль.

Я бросил в машину рюкзак и рванул домой, где меня ждал неоконченный рассказ об ударном прошлом нашего агентства.

Рустам Мавлиханов

Рустам Мавлиханов родился в 1978 году. Публиковался в журналах и альманахах «Журнал ПОэтов», «Нева», «Крещатик», «Изящная словесность», «Нижний Новгород», «Дальний Восток», «Метаморфозы», «Бельские просторы», «Истоки», «Балтика», «Идель», «Сура», «Воскресенье», «Полночь в Петербурге», «ЛиФФт», «Уральский книгоход», в еженедельнике «Истоки». Живет в городе Салавате.

В песок стирая бытия гранит…

Бесконечное

Дождь как цитата из Брэдбери.

Юные – умерших каверы,

Тропы усеяны перьями

Крыльев

– вчеканено в аверсы, —

Дождь как забвение времени.

Миги бьют дробью по вечности,

Память как всадник без стремени,

Вдох

– тополиною клейкостью, —

Дождь проникает в извилины

Нор, что проедены душами

Тёплыми, гневными, сильными.

В Духе

– опутано кружевом —

Дождь голограммою адовой,

Струи – поток неизжитого,

И я сижу, грежу радугой.

В ливне

– завесой сокрытое —

Дождь обнажает пред судьями.

Прошлое множится каплями,

Сумерки делятся сутями

Правд

– словно мягкими лапами, —

Дождь гладит кожу дремотою.

Судьбы, отдраены севером,

Дождь нам вернёт с неохотою

В руки

– цитируя Брэдбери, —

Дождь словно мёртвые каверы.

Дождь – это рондо бескрайнее.

Дождь высекает на аверсах

Воронов

– рваными стаями, —

Дождь грезит мною и радугой.

Кости швырнув в молох времени,

Дождь не трепещет пред ладаном

Птицей

– усеянной семенем, —

Дождь тешит землю надеждою…

Каракумлык

Соком, как маслом, под жаром весенним сочится земля.

Синего неба ветра распевают в тугаях Коран.

Путь, что не пройден, зенитом Сатурна венчает петля.

Я – Самарканд, где орешник в цвету, – вишней время

цвести, Бухара.

Что мне Джейхуна разлившийся жизнью и смертью поток? —

Селем в такыры выносит алмазы безумный Маджнун.

Кровью пишу – да впитает её, словно воду, песок:

«Я опьянён: за забвенья рекою ты маком цветёшь,

Кызылкум».

Лестница в никуда

Так хочется порой смотреть во тьму —

Пустую, без синонимов и смыслов.

Сколь огуманен, говорят, сей вызов:

Смотреть в ничто, быть должным никому.

Так хочется порой лететь на свет

Без страха, без сомнений и без тлена,

Как феникс, когти вырвавший из плена,

Сиянием небес творить ответ.

Так хочется порою просто быть:

Дышать водой, огнём лаская кожу,

Как зверь, печаль твою сжигать на ложе,

Драконом меж течений звёздных плыть.

Но пусть Бог-Свет, хранимый Богом-Тьмою,

Средь вечностей возлюбит нас покоем.

Тайная жизнь татарских поэтов

На озере Чад рыбаки одиноко

Неводом тянут улов.

И бродит вокруг, как жираф темноокий,

Русский шпион Гумилёв.

Он знает, что где-то в полуночных странах,

Диких и мёртвых на вид,

В галдящем бедламе Ахматова Аня,

Знойная телом, не спит.

В руке её тонкой абсент с папиросой

Нервно и мелко дрожит.

И взглядом со сцены монгольско-раскосым

Хлебников манит в Коци́т[3].

В антракте Сен-Санса библейским пророком,

Миру не дав малый шанс,

Играет квартет. И предчувствием рока

Город укрыл декаданс.

Часы на стене отсчитают мгновенья,

Стает тринадцатый год.

Анюта томится желаньем с сомненьем:

Бунин глядит словно кот.

Не знает она, что в далёкой саванне,

Скинув винчестер под тент,

Ласкает грудь смуглой трепещущей лани

Тайный Генштаба агент.

РОК (акростих)

Ветер воет – джин не греет:

Если с запада повеет –

Рвутся паруса;

Если с севера ворвётся –

Снежной мглою смерть вопьётся

Кормчему в глаза.

Ждут в порту и ром, и дева –

Ангел ласки, рай для чрева,

Солнце поутру.

Море хлещет нас плетями

И торопит стать гостями

Ньёрда на пиру…

Адский