Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2018 - Коллектив авторов Страница 23

Пессоа и др. Составитель антологий «Семь веков французской поэзии» и «Семь веков английской поэзии» (1999 и 2007). 35 лет работал над переводами стихотворений Теодора Крамера, собранных в итоге в книгу – Т. Крамер, «Зеленый дом», М. 2012. Михаил Гаспаров в 1990 г. на вопрос «Кого считаете самыми отечественными переводчиками?» ответил: «… Среди младших: в стихах – Е. Витковского, в прозе – Е.Костюкович». Избранные переводы Витковского изданы двухтомным собранием «Вечный слушатель» («Водолей», 2013). В декабре 2018 года исполнилось 15 лет основанному Витковским сайту «Век перевода» – крупнейшему сайту в рунете, посвященному зарубежной поэзии. Витковским опубликовано четыре фантастических романа. Как оригинальный поэт Витковский долго не давал о себе знать, но в 2016 г. вышла его книга «Сад Эрмитаж» (М., «Престиж Бук»). В 2018 году в издательстве «Водолей» выпустил «Град безначальный», эпический цикл в 260 баллад, посвященный русской истории 1500–2000. Отрывки из книги опубликованы в нашем журнале.

Москва прискорбная

Виктору Кагану

Проснешься – и посмотришь в потолок.

Подумаешь: неужто эпилог,

и никуда не вывезет кривая?

Какой печальный поворот судьбы:

пускай спилили белые столбы,

не вымирает дворня столбовая.

Душа больна, душа нехороша,

волнуется сдуревшая душа,

душа полна духовной голодухи,

она скорбит, и просится в раздол,

а в нем прозак, в нем галоперидол,

и остальная дрянь в таком же духе.

Три века тонет горестный ковчег,

три года валит прошлогодний снег

от брома задыхается хорома,

формальдегидом пышет лазарет,

и здешний лекарь Жиль де ла Туретт

от собственного лечится синдрома.

Неделями закрытый кабинет,

невозмутимый доктор Да-и-Нет,

сестра без брата, койка без матраса,

чай с молоком без капли молока,

короче, бесконечный день сурка,

короче, нечто вроде Алькатраса.

Клиентами не хочет оскудеть

убежище Мстиславов и Редедь,

чулан для человечьего балласта,

убожества московского приют;

и то уж хорошо, что здесь не бьют,

а если бьют, то не особо часто.

Отсюда жизнь смоталась по делам,

здесь атеизм с буддизмом пополам,

как знать, не издевается ли Небо,

над этою печальною страной,

где в медицину верует больной,

а медицина верует в плацебо.

Держава карасей и карасих,

где главный врач – наиглавнейших псих:

поди придумай что-нибудь нелепей;

но честь халата он не посрамил,

по-тихому глотая ципрамил,

который создал вовсе не Асклепий.

Дом переполнен, лишь рассудок пуст.

При Жюле Верн, и при Марселе Пруст,

Марк при Луке, Иуда при Пилате,

прекрасный сэр, и благородный дон,

и прочий здешний мыслящий планктон

сидят и ждут Годо в шестой палате.

Суля триумф компотам и супам,

роптать не разрешит диазепам.

Так и живет то ларго, то виваче

тот мир совсем простых координат,

где охраняет литий карбонат

спокойствие Канатчиковой дачи.

Das Gebet, das unter den schwarzen Himmeln geboren wurde

(Молитва рожденного под черным небом)

Упаси атеиста, могучий Аллах,

от визита на нищий советский мальчишник,

от бесплатной горчицы на грязных столах

от газеты «Вечорка» за медный семишник.

Упаси от проезда в метро за пятак,

от больных без больниц, от пустых поликлиник,

от повесток на фронт, от учебных атак,

от обеда в столовой за гнутый полтинник.

От гнилых сигарет, от осадка на дне,

от работы за так в инвалидной артели,

от рубля за бутылку вина «Каберне»

и от двух сорока за вино «Ркацители».

От сгорающей лампы за тридцать одну,

от семейных трусов за последнюю трешку,

от игры в домино, в волейбол и в войну,

от решений ЦК и езды на картошку.

От штрафного броска и от сына полка,

от мичуринских слез, от наркомовских дочек,

от УК, ЦСК и от РККА,

от путевки в Артек, от халата в цветочек.

От чужих протеже на крутом вираже,

от селедки в борще, от соседки-кретинки,

от езды на еже и от феи Драже,

от Вивальди, Гуно, Доницетти и Глинки.

От защиты Руси от коварства Оси,

от запрета на внос, от запрета на вынос,

от цены на джерси и посадку в такси,

от чего-нибудь, словом, скорее спаси нас.

…Отзвучал патефон и застыла игла,

разошлись господа и откланялись дамы,

по Коциту ладья дураков уплыла,

увозя реквизит неудавшейся драмы.

Отпуская ковригу по мертвым водам,

съела мякиш эпоха и бросила корки,

утонула в забытом портвейне «Агдам»

и послала империю на три семерки.

Никуда не поспел пресловутый пострел.

Износились кальсоны. Истлела рубашка.

Заколочен лабаз. И шалман прогорел.

И разбрелся конвой. И закрыта шарашка.

О времена, о нравы

Сколь отвратно все, что есть кругом!

Сколь ужасно быть врагу врагом!

Сколь кошмарна времени гримаса!

Раньше из зерна была мука.

Раньше был кефир из молока.

Раньше колбаса была из мяса.

Был лимон почти без кожуры,

и скромнее были комары,

гуще дым курился над кумирней,

и луна была куда круглей,

много мавзолейней мавзолей,

а война и мир – войнаимирней.

Ехал кум – так точно, что к куме,

вор сидел в тюрьме – так уж в тюрьме,

все одеты были и обуты.

поэтичней был любой пиит,

и стояло то, что не стоит,

ибо не лежало ни минуты.

Были бабы краше во сто крат,

был куда параднее парад,

вишня пахла непременно вишней,

и была нажористей жратва,

дважды двадвашней было дважды два,

трижды три намного триждытришней.