Российский колокол №3-4 2020 - Коллектив авторов Страница 13

Параллели по теме «Одиночество творческой личности».

После чтения гоголевских произведений меня больше всего поразило то, как сильно Гоголь похож на набоковского Цинцинната! Это было одним из самых больших и неожиданных открытий для меня. Я говорю: «Гоголь похож на Цинцинната», а не наоборот, оттого, что изучаю мировую литературу по сноскам в книгах Набокова. Хотя понимаю и осознаю: Гоголь жил раньше Набокова, и можно было бы говорить о влиянии гоголевского творчества на набоковское, но не наоборот.

Все герои Набокова – одинокие творческие личности: Ганин, тяготящийся обществом Алферова, решившийся на побег Эдельвейс, одаренный литературным даром Смуров, непревзойденный мыслитель Цинциннат, великолепный писатель Себастьян Найт, индивидуалист Адам Круг, насмешливый интеллигент Гумберт, давший свое определение Времени и Пространству Ван Вин, профессор Пнин, заметивший, что главная характеристика жизни – это «отъединенность»[20], и многие-многие другие герои Набокова.

Гоголевские персонажи – не творческие личности. Их трудно назвать и одинокими. К ним больше подходит именно понятие «отъединенность». Это можно сказать и о Чарткове, и о Башмачкине, и о Плюшкине, и о Коробочке, и о Собакевиче, и о Хлестакове, и о Поприщеве, который, кстати, в своем роде писатель, ну и, конечно же, о Чичикове. Характерно, что это очень яркие, запоминающиеся персонажи, но напрочь лишенные признаков человечности – чувств, состояний.

Есть у Гоголя письмо, в котором видны параллели с Федором Константиновичем из набоковского «Дара», признающимся, что никому и ничему всецело отдать свою душу не способен[21]. Вот эти строки: «…Одаренный… многими сторонами характера и способностей, я бы никогда не мог высказать себя всего никому, и потому, что за всякую глупую попытку быть откровенным некстати и не у места платил уже и тогда весьма дорого»[22].

Вообще при чтении гоголевских писем больше всего параллелей напрашивается, конечно, с Цинциннатом.

Гоголь признается в письме к М. П. Погодину в 1840 году: «О! ты должен знать, что тот, кто создан сколько-нибудь творить во глубине души, жить и дышать своими творениями, тот должен быть странен во многом»[23].

И в письме к Н. М. Языкову от 1842 года Гоголь пишет: «Я был болен и очень расстроен, и признаюсь, невмочь было говорить ни о чем. Меня мучит свет и сжимает тоска, и, как ни уединенно я здесь живу, но меня все тяготит: и здешние пересуды, и толки, и сплетни. Я чувствую, что разошлись последние узы, связывавшие меня со светом. Мне нужно уединение, решительное уединение»[24]. Тут видна параллель и с Цинциннатом («Тоска, тоска, Цинциннат. Опять шагай, Цинциннат, задевая халатом то стены, то стул. Тоска!»[25]), и с Себастьяном Найтом, который «приговорен к благодати одиночного заключения внутри себя»[26].

В письме А. С. Данилевскому от 14 февраля 1843 г. Гоголь признается: «Ты спрашиваешь, зачем я не говорю и не пишу к тебе о моей жизни, о всех мелочах, об обедах и проч. и проч. Но жизнь моя давно уже происходит вся внутри меня, а внутреннюю жизнь (ты сам можешь чувствовать) нелегко передавать»[27].

Набоковский Цинциннат рассуждает о своей тайне: «С тех пор, как помню себя, – а помню с беззаконной зоркостью, – собственный сообщник, который слишком много знает о себе, а потому опасен, а потому… Я исхожу из такого жгучего мрака, таким вьюсь волчком. до сих пор ощущаю тот исконный трепет, первый ожог, пружину моего я. Как я выскочил, – скользкий, голый! Да, из области, другим заказанной и недоступной, да, я кое-что знаю… <…> Я еще многое имею в виду, но неумение писать, спешка, волнение, слабость. Я кое-что знаю. Я кое-что знаю»[28]. Сравните с письмом Гоголя к Н. М. Языкову от 4 ноября 1843 года: «В труде творчества ему «такие открываются тайны, которых не слышала дотоле душа». Поупражнявшись хотя немного в науке создания, становишься в несколько крат доступнее к прозренью великих тайн Божьего создания»[29]. Здесь заключена важная мысль о том, что связывает Гоголя с набоковскими героями, – это непростое счастье быть создателем. Как мы узнаем из романа «Приглашение на казнь», главная ценность личности Цинцинната в том, что он писатель. Именно поэтому его последним желанием было «кое-что дописать», чтобы преодолеть пошлость жизни и конечность собственного существования и чтобы была «хотя бы теоретическая возможность иметь читателя»[30]. Вот его слова: «Небольшой труд. запись проверенных мыслей. Кто-нибудь когда-нибудь прочтет и станет весь как первое утро в незнакомой стране. То есть я хочу сказать, что я бы его заставил вдруг залиться слезами счастья, растаяли бы глаза, – и когда он пройдет через это, мир будет чище, омыт, освежен. Но как мне приступить к писанию, когда не знаю, успею ли.»[31] «В душе у поэта сил бездна»[32], -будто отвечает ему Гоголь.

«Душе моей тогда были сильно нужны пустыня и одиночество»[33], – признается Гоголь. И в этом самом одиночестве, подобно Цинциннату, была для Гоголя «загадка его существования»[34]. И теперь его мысль будто продолжает Цинциннат: «Я не простой. я тот, который жив среди вас. Не только мои глаза другие, и слух, и вкус, – не только обоняние, как у оленя, осязание, как у нетопыря, – но главное: дар сочетать все это в одной точке. Нет, тайна еще не раскрыта.»[35]

В письме к художнику А. А. Иванову от 14 декабря 1847 г. Гоголь пишет: «Но помните, что ни на кого в мире нельзя возлагать надежды тому, у кого особенная дорога и путь, не похожий на путь других людей»[36].

О своей «непроницательности» и «непрозрачности» говорит и Цинциннат.

Он воспринимает жизнь, смотря на нее глубокими глазами истины. «Ошибкой попал я сюда – не именно в темницу, а вообще в этот страшный полосатый мир: порядочный образец кустарного искусства, но в сущности – беда, ужас, безумие, ошибка»[37].

«В снах моих мир был облагорожен… К тому же я давно свыкся с мыслью, что называемое снами есть полудействительность, обещание действительности, ее преддверие и дуновение, то есть что они содержат в себе в очень смутном, разбавленном состоянии больше истинной действительности, чем наша хваленая явь, которая, в свой черед, есть полусон, дурная дремота, куда извне проникают, странно,