Киммерийский аркан (СИ) - Боровых Михаил Страница 32

XIX. Преступление Коди

Кара-Буга прискакал один.

Огромный барулас, с его разбитым, распухшим лицом и угрюмым взглядом был страшен. Правую ладонь Кара-буги держал на рукояти тяжелого кривого меча. Он спрыгнул на землю, которая казалось содрогнулась под его грузным телом, и огляделся.

— Где ты, киммирай? — спросил Кара-Буга. Голос у него был мягкий, звучный, он не подходил его звероподобной внешности и жестоким привычкам.

Коди выступил навстречу.

— Ты спас мою жизнь. — коротко кивнул он. — Я хочу предложить тебе побратимство. Я позвал тебя сюда, чтобы заключить союз перед лицом старых богов моего народа. — Коди повел здоровой левой рукой, указывая на редкую рощицу. Вообще-то в ней не было священных прадедовских дубов, только осины, но Кара-Буге знать об этом не обязательно.

Круглое лицо Кара-буги расплылось в улыбке.

— Тамыр! — воскликнул он своим странно мягким голосом. — Тамыр, брат!

Они обнялись и обменялись кинжалами. Коди застонал от боли, когда барулас сжал его в своих медвежьих объятиях. Кара-буги выглядел искренне обрадованным.

Коди вонзил кинжал, который подарил ему Кара-Буга, в землю и над ним произнес слова клятвы побратимства. Они по очереди слегка порезали себе руки, чтобы кровь их смешалась и вместе ушла в землю. Еще можно было бы скрепить клятву жертвой, но сейчас на много миль вокруг едва ли можно было поймать хотя бы тарбагана. Да и не дело клясться на тарбагане, для этого нужен конь, бык, пленник или волк. Потому они решили, что обряд завершат уже в лагере, разделив хлеб. Посмеялись, вспомнив, как Ханзат-хан сунул в рот Дагдамму пригоршню печенья.

— А теперь, брат, пойдем, выпьем черного кумыса и съедим хлеба, чтобы отметить наше побратимство. И сразу после этого пойдем к Дагдамму!

— Зачем ты хочешь говорить с сыном повелителя, брат? — удивился Коди, хотя знал ответ.

— Теперь ты мой брат, мой меч — твой меч, и мой язык — твой язык. Дагдамм не станет слушать меня одного, я барулас, но тебя он послушает, ты киммирай. Он прикажет казнить Шкуродера. Тогда ты станешь старшим над сотней. Ты сотник, и я сотник — вместе мы большая сила. Мой брат уже присягнул Дагдамму. Я тоже хочу уйти служить Дагдамму.

— Но ведь он твой враг!

— Ах, ты об этом… — Кара-Буга потер багровый отек под глазом. — Я тоже хорошо его отделал. Если Дагдамм возьмет меня на службу, я отдам свой меч ему. Не хочу служить Мерген-хану, тот скуп.

Весело болтая, Кара-Буга шел чуть впереди. Коди вытащил кривой нож, который подарил ему барулас, и ударил в ямку под ключицу. Когда он вырвал оружие, кровь ударила струей в два фута. Кара-Буга был полнокровным человеком.

Могучий барулас захрипел, застонал, и повалился.

— Прости, тамыр. — прошептал Коди. — Я бы бросил тебе вызов, но моя рука…

Кара-буги корчился в стремительно растущей луже крови.

— Ты ударил своего брата. — просипел он, все еще рукой пытаясь остановить кровавый фонтан.

— Ради своего другого брата.

— Шкуродер… ради Шкуродера…

Жизнь вытекала из Кара-Буги вместе с кровью.

— Братоубийца. — сказал он, и затих.

Коди молча стоял над поверженным батыром. Весь его мир рухнул. Он убил человека в спину. Убил в спину названного брата. Убил честного человека, чтобы прикрыть подлого.

Как он дошел до этого?

Ведь еще недавно все было так ясно и просто. Долг, честь, слава, узы братства. Заповеди, оставленные дедом. Слова старого кагана, великого Конана. Слова молодого Конана.

Он был чист душой еще вчера. А сейчас?

Коди не верил, что прямо сейчас молния поразит его в наказание за братоубийство, но в том, что теперь он проклят, не сомневался. Он, в самом деле, сошелся бы с Кара-Бугой в поединке, но сломанная рука мешала. Это означало пойти на верную смерть — драться с батыром одной рукой.

Он попытался утешить себя мыслью о том, что Кара-Буга был свирепым чудовищем, человеком, который насиловал женщин на теплых телах их мужей и отцов.

Но и Кидерн снимал скальпы с живых.

Коди должен был признать, что убил Кара-Бугу не ради Кидерна, а ради себя. Если бы Кара-Буга разоблачил Кидерна, тот, падая, потянул за собой Коди.

Ненавидя и презирая себя, молодой воин стоял над телом убитого им в спину названного брата. По щекам его текли горькие слезы — так терзала душу совесть. Мир Коди рухнул. Он превратился в того, кого всю жизнь учился презирать.

Наконец, он взял себя в руки. Сделанного не вернуть. Кара-Буга не воскреснет. Проклятие крови с самого Коди не спадет.

Он услышал топот лошадиных копыт и резко развернулся, левой рукой схватившись за меч.

— Хвала Крому. — со смешком сказал Кидерн, спешиваясь. — А я уж подумал, что ты отозвал этого кабана в укромное местечко, чтобы полюбиться.

Коди выругался и потянул меч из ножен. Кидерн ударил его по лицу.

— Не хватайся за меч, если не можешь его вытащить! — прошипел он в лицо Коди. — Еще раз дернешься, я тебе отрежу руку!

— Я убил баруласа ради тебя! — воскликнул Коди. — Где твоя благодарность?!

— Да я сам бы зарезал его. — оборвал Кидерн. — Разница в том, что меня бы совесть потом не мучила. Что молчишь? Хороший барулас — мертвый барулас! А лучше мертвого баруласа только два мертвых баруласа! Лучше двух мертвых баруласов — три мертвых баруласа…

Кидерн наклонился, схватил мертвого Кара-Бугу за руку, потянул на себя, наклонился, подсел и со стоном взвалил на спину.

— Весит как бычок-полулеток. — простонал Кидерн, и подошел к смирно щипавшему траву коню батыра.

Ругаясь и стеная, он уложил мертвеца на спину лошади, привязал его веревкой, чтобы тело не сползало.

— Что, об этом ты не подумал? Если его найдут прямо здесь, не миновать разбирательства. Начались бы высматривание, гадания… ты ведь такой дурак, что и на прутик попался бы.

— Что ты хочешь сделать?

— Что сделать… отгоню лошадь подальше в лес, да там брошу тело. Лошадь тоже зарежу. Будем надеяться, что волки сделают все остальное…

Все так же, сквозь зубы, ругаясь, Кидерн вскочил в седло, ухватил коня Кара-Буги за повод, а потом глаза его сверкнули от гнева.

Кидерн в одно мгновение снова спешился, прыжком преодолел разделявшее их с Коди расстояние.

— Баранья голова. — прохрипел он, выдернул из-за пояса Коди кривой кинжал его мертвого тамыра. — Ты еще глупее, чем я думал! Ты с этим собирался предстать перед Мергеном или Улуг-Бугой? Думаешь, Улуг не узнал бы кинжал своего брата?!

— Я… — начал Коди.

— Ты не подумал, верно? — голос Кидерна хлестнул как плетью. — В следующий раз, когда решишь зарезать тамыра, попроси о помощи того, у кого в голове не бараньи мозги! О, Вечное Синее Небо! — кривляясь, воздел лицо к небу Шкуродер. — Зачем ты послало мне в друзья этого двуного ягненка!

Коди стоял, опустив глаза.

— Я убил тамыра ради тебя. — настойчиво повторил молодой воин. — Кара-Буга спас мне жизнь.

— Да пусть он провалится в котел к Эрлэгу! — отмахнулся Кидерн. — Твой проклятый тамыр. Вот ведь царевич Дагдамм, научил же брататься с гирканскими собаками! Да еще и кривоногими баруласами, которых надо было вырезать еще тридцать лет назад до последнего выблядка!

— За что ты их так ненавидишь?

— А тебе какое дело?

Кидерн снова оказался в седле.

— Запомни, баранья голова. — обернулся он к Коди. — Ты не видел Кара-Бугу и меня видел. Если кто-то спросит, ты охотился на тарбаганов, это с одной рукой делать можно. — и уже обращаясь как будто к себе, но так, чтобы Коди услышал, добавил. — Послало Небо кутенка в товарищи.

Кидерн погнал коня на север, в сторону покрытого лесом горного кряжа. Он проехал не меньше пяти миль, прежде чем решил, что достаточно далеко убрался от лагеря. У подножья горы Кидерн отыскал полдюжины небольших, в десяток футов в высоту, скальных обломков, которые больше всего напоминали каменный куст. Там спешился, подозвал огромного коня Кара-Буги, стянул тело с седла. Все так же, ругаясь и причитая на злую судьбу, Шкуродер взвалил могучего баруласа на спину, затащил его в глубь скального куста, там с облегчением бросил на камни.