«Люди в верности надежные…». Татарские муфтияты и государство в России (XVIII–XXI века) - Ренат Ирикович Беккин Страница 19

полемику вокруг Духовного собрания в Уфе. На первый взгляд, хиджра была самым очевидным средством для тех, кто не принимал власти «неверных», решивших управлять мусульманами через подконтрольную правительству структуру – муфтият. Нежелание сотрудничать с официальными властями действительно вынудило некоторых ‘улама’ совершить из России хиджру в государства Средней Азии и в Османскую империю. Одним из них был религиозный деятель и поэт Салих Салими Казани, который в поэме «Танбих ал-кемал», написанной в середине XIX в., обрушивается с критикой на «указных безграмотных» мулл, получающих назначение из рук неверных[248].

Однако некоторые видные религиозные деятели предпочли остаться в России, продолжая при этом быть непримиримыми противниками системы муфтията и указных мулл. Среди них – известный татарский богослов ‘Абдаррахим бин ‘Усман ал-Булгари, известный также как Утыз-Имяни (1754–1834 или 1835)[249]. Ученый критиковал служителей исламского культа за любое взаимодействие с представителями власти «неверных». К примеру, Утыз-Имяни отказывался читать пятничную проповедь – хутбу с упоминанием представителей царствующей династии Романовых, тем самым не признавая власть Санкт-Петербурга над мусульманами Волго-Уральского региона[250].

К моменту ухода из жизни Утыз-Имяни (то есть к середине 1830‐х гг.) ОМДС превратился в привычный для большинства мусульман институт. При этом, по мнению таких исследователей ислама в среде татар, как Михаэль Кемпер и Аллен Франк, влияние официальных религиозных институтов на жизнь мусульманских общин оставалось незначительным. В реальности «очень большая часть мулл, если не их большинство, и далее продолжала исполнять свои обязанности без официального указа от муфтия и Духовного собрания»[251]. Кемпер приводит следующие данные:

В 1829 г., например, в 129 мечетях Казанского уезда, включая саму Казань, из 107 имамов лишь 41 назывался «указным муллой», т. е. меньше половины священнослужителей могла предъявить удостоверяющий документ от муфтия… Из 143 муэдзинов того же региона только двое прошли через испытание в Духовном собрании[252].

По мнению Кемпера, можно сделать предположение, что и остальные муллы работали в той или иной мере по собственному сценарию, и их назначение зависело лишь от мецената, финансировавшего мечеть, медресе или мектеб.

Но к середине XIX в. ситуация меняется. Историк из Казахстана Розалия Гарипова утверждает, что в конце XIX в. уже невозможно представить жизнь российских мусульман без муфтията:

Даже если для мусульман некоторых деревень или общин оно [Духовное собрание. – Р. Б.] оставалось отдаленным учреждением, и даже если бы мы могли написать религиозную историю отдельной деревни без особого упоминания о существовании ОС [Оренбургского собрания. – Р. Б.], мы не можем игнорировать его, когда рассматриваем историю всего региона, особенно в конце XIX века[253].

Гарипова считает, что большинство мусульманских деятелей в XIX и начале XX в. в целом соглашалось с необходимостью существования ОМДС как важного консолидирующего органа. Но при этом они осознавали, что муфтият нуждается в реформировании[254].

Зачастую мусульманская критика ОМДС как института сводилась к тому, что верующие не имели возможности сами выбирать муфтия. Поэтому во главе муфтията оказывались угодные власти, но некомпетентные люди. Так, например, считал татарский просветитель Шигабутдин (Шихаб ад-дин) Марджани (1818–1889)[255]. Подобное же утверждение содержится и в труде другого выдающегося татарского богослова Ризаэтдина Фахретдина:

…из числа духовенства Казанской губернии избирались безграмотные по религиозным вопросам авторитетные духовные лица, которые не знали порядка рассмотрения [религиозных – Р. Б.] дел, не отличали правое от левого[256].

Но несмотря на недовольство верующих, власти не позволяли мусульманам выбирать муфтия, хотя, как было отмечено выше, в законодательстве вплоть до 1889 г. была предусмотрена такая возможность.

В ситуациях, когда мусульмане проявляли недовольство муфтием, власти неизменно принимали сторону последнего. При обвинении муфтиев в совершении преступлений и правонарушений подключался административный ресурс, чтобы оградить их от ответственности. Так было, например, в 1794 г., когда ахун Янибай Ишмухаметов обвинил муфтия М. Хусаинова в том, что он берет взятки с религиозных деятелей в обмен на предоставление им должностей. К заявлению Ишмухаметова прилагался список из ахунов и мулл, которых муфтий вынудил дать взятки. Во время проведения следствия Хусаинов оказывал давление на свидетелей[257]. Судебное дело продолжалось до 1811 г., пока наконец власти не поставили в нем точку. Министр А. Н. Голицын в письме к генерал-губернатору Г. С. Волконскому писал: «Производство же суда над муфтием в Уголовной палате государь высочайше повелеть изволил прекратить и впредь муфтиев, если окажутся в поступках суду подлежащих, судить в Правительствующем сенате…»[258]. При расследовании других злоупотреблений, в которых обвинялся муфтий, власти также вставали на сторону Хусаинова[259].

Одним из жестких критиков Духовного собрания на рубеже XIX и XX вв. был мусульманский общественный деятель, просветитель и журналист Абдуррашид Ибрагимов (1857–1944), который сам в 1892–1894 гг. служил в ОМДС кадием. В 1895 г. в Стамбуле была издана его книга «Чулпан йолдызы» («Утренняя звезда»). Книга эта была запрещена и нелегально распространялась в России[260]. В ней Ибрагимов жестко критиковал политику властей по отношению к мусульманам. По его мнению, мусульмане в России пребывали в униженном, рабском состоянии. Помимо миссионеров, Ибрагимов критиковал служащих ОМДС за корыстолюбие и нежелание заниматься делами мусульман[261]. Он предлагал усилить совещательное начало в работе ОМДС, чтобы в обсуждении важных вопросов принимали участие представители татарской элиты – ученые и купечество[262]. На Третьем Всероссийском съезде мусульман в 1906 г. обсуждался проект Ибрагимова о реформировании системы управления религиозными делами мусульман.

Отказ муфтия М. Султанова провести реформу муфтията в соответствии с решением совещания мусульманских религиозных и светских деятелей, проходившего в Уфе 10–15 апреля 1905 г., вынудил другого кадия – Ризаэтдина Фахретдина – оставить в 1906 г. свою должность[263].

Ранее я отмечал, что существовала группа критиков института муфтията, к которой относились религиозные деятели, стремившиеся создать альтернативу Духовному собранию в Уфе. Они пытались представить себя как более надежного партнера государства, чем ОМДС. Ярким примером здесь служит община, созданная Багаутдином Ваисовым[264]. Он не только выступал с критикой муфтия Тевкелева, которого считал своим личным врагом, но и, ссылаясь на текст Корана, утверждал, что муллы мусульманам вообще не нужны[265]. Соответственно, по Ваисову, не было необходимости и в институте муфтията. Ваисов основал движение «Ваисовский Божий полк староверов-мусульман»[266]. Как справедливо отмечает Кемпер, ваисовское движение было в большей степени политическим, чем религиозным. Багаутдин Ваисов предлагал себя властям в качестве посредника в отношениях с мусульманами[267].

К тому моменту, как Б. Ваисов обратился с письмом к императору Александру III, ему удалось создать религиозную структуру, полностью независимую от Духовного собрания[268]. У возглавляемой им общины имелся собственный молельный дом. Не имея соответствующих