Одна душа, много воплощений - Б. Л. Уайсс Страница 27

class="p1">«Это путешествие можно уподобить тому, как во время грозы самолет набирает высоту, — говорил Хью. — По мере того как мы достигаем уровня облаков, становится все темнее и темнее. Там турбулентность, страх и тревога. Но затем мы пронзаем облачный слой и выходим из него с другой стороны в небо, блистающее множеством оттенков голубого в ослепительно-золотистых лучах солнца. Требуется много лет, даже веков, чтобы пробиться сквозь эти облака, которые в последнее время сгущаются все больше и больше. Это — облака трагедий и катастроф, обрушивающихся на нашу цивилизацию. Но, в конце концов, лет через восемьсот или тысячу, облака рассеются, турбулентность исчезнет, и на смену им придет благоговейное чувство спокойствия и безопасности».

Все еще находясь под гипнозом, он нагнулся ко мне ближе, словно хотел рассказать об этом конфиденциально.

«Умственные и психические способности людей, находящихся по другую сторону бури, неизмеримо выше наших способностей. Эти люди — телепаты, — говорил он почти шепотом. — Они могут проникать к любым знаниям. Они обладают ментальным всемогуществом».

Возможно, Хью описывал то, что Карл Юнг называет коллективным бессознательным, а восточные религии — Хрониками Акаши. В этих хрониках записывалось на протяжении всей человеческой истории каждое действие вплоть до мельчайших подробностей, каждая даже самая тривиальная мысль. Вероятно, медиумы могут проникать туда, и узнавать мысли и чаяния других людей. Как Хью сам утверждал, именно это он и пытался донести до толпы в том средневековом городе. В своих видениях будущего он овладел теми навыками, которые развивали в себе жители Атлантиды, чтобы, управляя энергией сознания, преобразовывать материю в энергию и энергию в материю, а также элементарные частицы друг в друга. Во времена Атлантиды эта энергия использовалась во зло. В Средние Века, хотя Хью особо не останавливался на этом, алхимики пытались превращать обычные минералы в золото. В будущем, которое видел Хью, алхимиком был каждый, и все использовали свои способности во благо. Они прошли сквозь облака, попав в голубые небеса и золотой свет.

Для меня поиски Хью — это своего рода метафора изменения всех нас в направлении от физического к духовному. Похоже, он достиг этой цели в далеком будущем. Возможно, то же самое сделает каждый, кто уцелеет после всех «трагедий и катастроф». Из этого будущего Хью донес до нас следующее: в те времена, которые он увидел, физическое тело обрело способность изменяться. Люди научились по желанию выходить из тела и снова входить в него. Они могут переживать свое нахождение вне тела, когда пожелают. Даже смерть там была не такой, какой мы ее привыкли понимать. Там больше не было болезней: физические и душевные болезни исчезли, потому что люди научились устранять энергетические нарушения, приводящие к болезням, в физических измерениях.

Я пришел к пониманию того, почему его прогрессия пошла двояким путем. И в том, и в другом пути присутствовал период мук и страданий, за которым следовал рай. Наконец, будущее Хью, описав вираж, устремилось вверх, где соединилось с прогрессией более высоких уровней сознания — с более высокими измерениями, или мирами, которые Хью увидел в своем другом путешествии в будущее. Иначе говоря, путешествуя в двух направлениях, он двигался к одной и той же цели. В своем первом путешествии он вышел напрямую к более высоким уровням сознания. Во втором путешествии он очутился в будущих жизнях здесь на Земле. Обоим будущим, в конце концов, предстоит достичь высших измерений и встретиться в некоей точке пути. Наши будущие, как он говорит, подобны железнодорожным веткам, которые все равно сходятся к главной магистрали. И какой бы путь мы ни избрали, мы все равно движемся к одному и тому же месту, и это место — Радость, неописуемая никакими словами и непостижимая человеческим умом.

В своей настоящей жизни Хью больше не ощущает себя не таким как все, потому что он знает, что его способностями обладает каждый, но у большинства эти способности находятся в латентном состоянии. Он повысил свою самооценку, и он счастлив, что был удостоен возможности заглянуть в высшие миры. Многое для него прояснилось и в его работе: сдается мне, что теперь он стал получать информацию с более высоких уровней. Он больше не приписывает свое знание «абстрактным духам, существующим вовне», как привык делать еще в Средние Века из-за страха перед инквизицией. Теперь он знает, что его способности находятся в нем самом. Он стал счастливее, и это самый лучший критерий его прогресса. Понятность его медиумических считываний отражает в себе его намерение помочь другим, его желание преобразовать отчаяние в надежду, а также саму его жизнь. Он стал алхимиком, которым намеревался стать тысячелетия назад.

Я включил его историю в свою главу о сострадании, не потому что Хью должен был этому научиться на своем пути к бессмертию, но потому что в нем оно изобиловало. Он испытывал сострадание и любовь к каждому, кто приближался к нему, и поэтому часто забывал о самом себе. Без сострадания ни один из нас не сможет в будущих жизнях подняться на более высокие планы, но, как и все добродетели, обсуждаемые в этой книге, сострадание — часть целого. И мы должны научиться сострадать не только другим, но и самим себе.

Тридцатипятилетняя Читра также бескорыстно проявляла ко всем сострадание. Будучи микробиологом, она проводила целые дни в лаборатории, а по вечерам сидела с больной и крайне требовательной матерью, с которой прожила десять лет. Поэтому на себя у нее совершенно не оставалось времени.

Читра была самым младшим ребенком в индийской семье, переехавшей в Америку, когда Читра была еще малышкой. Согласно индуистским традициям, в духе которых она была воспитана, она должна была взять на себя заботу о матери. Этой заботы не приходилось ждать ни от брата и его жены, ни от замужней старшей сестры, которая сама имела двоих детей. Читру выдали замуж но расчету за человека намного старше ее самой, но ее муж умер, не оставив детей. В результате, забота о матери целиком свалилась на ее плечи.

Придя ко мне, Читра стала жаловаться, что мать буквально душит ее своей зависимостью и требовательностью. Я и вправду заметил, как тяжело дышит Читра и с каким трудом она говорит. Ее родным языком был хинди, но она, как и ее мать, свободно владела английским. Она постоянно носила сари и только на работу надевала под лабораторный халат джинсы и свитер. Она являла собой довольно любопытное сочетание двух культур, хотя вряд ли она радовалась жизни, поскольку более старая культура не давала ей в полной мере