Один на один с жизнью: Книга, которая поможет найти смысл - Илья В. Латыпов Страница 17

По стечению обстоятельств я в тот же год с еще свежими воспоминаниями впервые прочитал стихотворение, которое стало одним из самых любимых, как нельзя лучше передающее мой трепет перед ощущением временности всего, что есть в нашем мире. Это «Озимандия» Шелли. Возможно, вы его тоже знаете.

Я встретил путника; он шел из стран далеких

И мне сказал: вдали, где вечность сторожит

Пустыни тишину, среди песков глубоких

Обломок статуи распавшейся лежит.

Из полустертых черт сквозит надменный пламень,

Желанье заставлять весь мир себе служить;

Ваятель опытный вложил в бездушный камень

Те страсти, что могли столетья пережить.

И сохранил слова обломок изваянья: –

«Я – Озимандия, я – мощный царь царей!

Взгляните на мои великие деянья,

Владыки всех времен, всех стран и всех морей!»

Кругом нет ничего… Глубокое молчанье…

Пустыня мёртвая… И небеса над ней…[10]

А я ведь только вернулся из пустыни мертвой с голубыми небесами над ней! С тех пор это ощущение, что все в нашем человеческом мире преходяще, что рано или поздно на места великой славы приходит пустыня и забвение, всегда со мной. Иногда оно уходит на задний план, иногда охватывает до трепета, но не покидает никогда.

Глава 1

Кораблик

Однажды в декабре 2013 года раздался телефонный звонок. Женский голос спросил, могу ли я как психолог встретиться с тяжело больным человеком. Четвертая стадия рака, врачи отказались лечить, но «мы продолжаем бороться». В голосе огромная тревога, напряжение, усталость, тоска. Я попросил, чтобы сам больной позвонил мне, если он в состоянии. Он позвонил. Олег Александрович (назову его так) подтвердил свое желание встретиться со мною, вот только сам он ко мне приехать не может. Я соглашаюсь приехать – познакомиться и узнать, чего хочет от психолога человек в такой сложной ситуации (сам я вообще не имел представления, чем могу помочь).

Приехал утром. Олег Александрович, мужчина 58 лет, лежал в своей постели. Кожа бледная, почти белесая, волос нет – последствия химиотерапии, глаза запавшие. Большую и страшную опухоль, видную невооруженным глазом, он неловко, но очень трогательно прикрывал воротом рубашки или рукой. Рядом на столе – баночки с лекарствами, в основном болеутоляющее.

Я присел на стул, осознавая какую-то свою неуместность. Что я могу сделать здесь, у кровати тающего человека? Даже не тающего, а сгорающего – жена показала его фотографию, сделанную менее чем за год до нашей встречи, и человека на ней было совершенно не узнать: подтянутый, крепкий, энергичный мужчина, уверенно глядящий куда-то выше камеры.

Олег Александрович хриплым голосом стал очень неспешно и обстоятельно рассказывать о том, что с ним происходит. О своей болезни, внезапно обнаружившейся в ходе банального обследования. О недоверии к «совковой медицине». О четырех сеансах химиотерапии, которые не помогли – опухоль продолжала упорно расти. О том, как врачи-онкологи в России отказались от него, прямо заявляя: вы умрете. О том, что какая-то «врачиха», сидя за своим большим столом и даже не глядя на него, заявила, что «есть положение, согласно которому больным на четвертой стадии рака лечение не полагается».

Иди и умирай – таков был вердикт врачей, с которым он не мог смириться. Он обратился к другим специалистам, связался с китайскими онкологами и снова лечился, несколько раз летал в Китай. Олег Александрович, прикасаясь к опухоли, произнес: «Однако китайские врачи уже не торопятся мне что-то конкретное говорить… В конце декабря я с ними свяжусь». В этом «уже не торопятся» было столько отчаяния и ужаса, что я на миг отвернулся – на глазах выступили слезы.

Но было ощущение, что этот ужас чувствовал только я. Олег Александрович рассказывал обо всем ровным спокойным голосом, как будто не его жизнь стояла на кону. Он ни разу не упомянул свои чувства и переживания – только излагал факты. Я удивлялся его спокойствию и думал: «Зачем я здесь, зачем он меня позвал, если его отчаяние так глубоко спрятано в душе?»

Я спросил его, боится ли он смерти. «Нет. Я не собираюсь сдаваться, я ищу новые пути лечения… – с неожиданной энергией сказал Олег Александрович (а мой взгляд был прикован к огромной, почти с кулак, опухоли). – Вот только боли много… Я в последнее время увлекся даосизмом… А вы не могли бы подсказать какие-то способы, психологические, как уменьшать боль? Слышал, что такие бывают».

В этот момент меня охватило бессилие, я даже пожалел, что вообще приехал. Я бы и рад что-то подсказать, да не знаю таких способов. То, что пишут в статьях про плацебо и его эффективность при обезболивании, в данном случае вряд ли поможет. Да и нет у меня ощущения, что «психическое обезболивание» – это то, чего Олег Александрович от меня хочет. Честно говорю, что не знаю подобных способов борьбы с болью, и уже внутренне готов к тому, что после этого ответа со мной распрощаются.

К моему удивлению, лежащий на кровати бледный, выглядевший очень старым человек как-то облегченно вздыхает – он расслабился. Оказалось, у него уже была «психологиня», которая насоветовала книжек, мантр, аутотренингов, прочитала целую лекцию про веру в себя и т. п. Лицо Олега Александровича, когда он об этом рассказывал, на миг исказилось, и в этой гримасе очень ясно угадывалась злость. Ему совершенно точно были нужны не лекции, тем более бо́льшую часть того, что ему рассказали, он и так уже знал или изучил, пока искал способ уменьшить физическую боль. А эмоциональную боль он спрятал очень глубоко.

Что я мог сделать? Снова накатило ощущение собственной неуместности. Тем более что Олег Александрович в ходе своего рассказа о болезни несколько раз говорил: «Вы не знаете меня, я не знаю вас…» Это было как присказка. А может, за этим скрывается «я хочу узнать вас и чтобы вы узнали меня»? Все, что мне остается в отведенное время, – просто быть рядом, говорить о его чувствах и переживаниях, которые явно клокочут у него в груди, но не находят выхода, и о своих тоже. В конце концов, жизнь – это не череда фактов, это то, что мы переживаем, и этот истощенный человек пока еще жив и хочет жить. И я предлагаю, чтобы он рассказал о своей жизни.

Первая же возникшая тема – одиночество. Друзья «интеллигентно свалили» – кому хочется смотреть на умирающего и вспоминать о собственной смертности? Правда, двое-трое остались – и лицо Олега Александровича, когда он говорит о них, озаряется чудесной теплой улыбкой. Но все же общение сейчас только через телефон. Дети тоже поддерживают, не бросают, но они уже давно не в Хабаровске, раскидало их по всему миру. А жена безмерно устала от страха и тревоги, чередования надежды и отчаяния. Она иногда обеспокоенно заглядывает в комнату или заходит как бы по делам, бросая быстрые взгляды на нас. Мне кажется, она боится, что от разговора мужу станет хуже. Я тоже этого боюсь.

«Врачи оставили один на один с болезнью», – все явственнее звучит обида и злость. «Ты хотя бы с уважением, вниманием отнесись к человеку!» – обращается Олег Александрович к воображаемому врачу и с раздражением машет высохшей рукой. «Вы злитесь на них?» – спрашиваю я, и он кивает головой. Энергии в нем становится все больше, Олег Александрович оживает на глазах по мере того, как в его речи звучит то отчаяние, то гнев и злость, то грусть одиночества. Вот только где-то на заднем плане маячит во тьме страх смерти – отгоняемый надеждой, он не прорывается в сознание.

В какой-то момент Олег Александрович, явно напитавшись эмоциональной энергией, поднимается с кровати, неуверенным шагом подходит к письменному столу и берет с него внушительного размера корпус деревянного парусника. «Вот, собираю…